Книга Она доведена до отчаяния, страница 121 – Уолли Лэмб

– Да уж. Переходи к главному, балда, – сказал он, тяжело дыша.

– Так вот, здесь стоит Тайер И молится Богу, Чтобы ты была его леди, Все по чесноку…

– Мне во вторник доклад сдавать!

– Мой старик крутой, И он не тупой, О тебе целыми днями мечтает И слюной истекает…

– Хорошо, – сдалась я. – Один раз. Я приду на ужин только один раз. После того, как сдам доклад. И не забудьте, я вегетарианка.

Тайер расплылся в дурацкой улыбке и щелкнул на меня пальцами.

– Скажи, она прелесть? И мяса не ест.

Джамал покачал головой:

– Ох, и втюрился он в тебя, мамаша. Совсем пропал мужик.

– Я тебе не мамаша, – притворно нахмурилась я, закрывая дверь. – И не забудьте починить перила!

Вернувшись за стол к своим карточкам, я долго не могла справиться с улыбкой.

Я напугала мистера Пуччи, позвонив ему в дверь посреди ночи. На его лице читался страх, который быстро сменился узнаванием и любопытством.

– Долорес?

– Простите, что так поздно, – сказала я. – Я вам вот это привезла.

Он взял у меня из рук африканскую фиалку и долго смотрел на нее, вертя горшок. Потом листья и цветы задрожали. Я обняла плачущего мистера Пуччи.

В первую из наших ночных поездок мы с ним в основном молчали. Я крутила руль левой рукой, а правой держала руку мистера Пуччи. Мы слушали записи криков китов, переворачивая кассеты снова и снова. Мистер Пуччи сказал – киты его успокаивают.

К концу второй недели у нас сложилась система, которую любой из нас мог запустить одним телефонным звонком. Мистер Пуччи ждал меня на крыльце, сидя на садовом стуле, упаковавшись от холода в тренчкот и нахлобучив твидовую кепку. Красная точка горевшей сигареты была первым, что я видела в темноте.

– Привет, товарищ, – говорил он, захлопывая дверцу как можно тише, и мы трогались с места.

В конце концов он начал говорить – не о смерти Гарри, а о том, как он прекрасно пел, как любовно обращался с растениями, как замечательно знал все о путешествиях. А я постоянно приезжала к мистеру Пуччи и возила его по темному городу, постепенно узнавая, кого он потерял.

За восемнадцать лет совместной жизни, рассказывал мистер Пуччи, они разъехались всего однажды – в восемьдесят втором, когда обоим стукнуло пятьдесят. Расставание продлилось достаточно долго, чтобы принести в дом незнакомый вирус. Позже они забеспокоились, узнав о новой болезни, но не за себя, а за своих приятелей, которые вели беспорядочный образ жизни. Больше года ничего такого не было, а потом у Гарри начался упорный, мучительный кашель.

– Знаешь, Долорес, все-таки удивительно, – говорил мистер Пуччи. – Чем безобразнее становилась его болезнь, тем красивее он казался мне.

Я боялась спрашивать мистера Пуччи о его здоровье и его будущем. Я вообще почти не говорила. Только слушала. Слушать о его жизни с Гарри было все равно что брать уроки любви.

На ужин с Тайером я надела черную блузку, черные брюки и синий китайский халат. Днем я сходила в парикмахерскую и осветлила пряди.

– Удачного свидания, блондинка, – пожелала Роберта.

– Это не свидание, а ужин. И осветляться я не собиралась, меня парикмахерша уговорила.

– А, ну, значит, я ошиблась. Осторожнее там с токсичными испарениями!

Для Тайера и его сына я испекла печенье с шоколадной крошкой и поставила блюдо на пассажирское сиденье. На полпути я поглядела на себя в зеркало заднего вида. «Ты совершаешь большую глупость, – уговаривала я себя. – Данте тоже сначала казался милым. И тоже водил фургон. Учись на своих ошибках!» Но меня отвлекали мои волосы – действительно, красиво вышло. Я прекрасно выглядела – для себя.

Они жили в дуплексе сразу за желтым светофором на Третьем шоссе.

– Если заедешь на автомобильное кладбище, – говорил Тайер, – значит, ты нас проехала.

Я медленно, с пробуксовкой въезжала на крутую дорожку, о которой Тайер меня предупреждал: «Бискейн» раскачивался и кренился на замерзших колеях разъезженной грязи. Выбравшись наверх, я немного прибавила скорость, но сразу резко ударила по тормозам – под колеса бросилась индюшка. Тарелка с печеньем слетела на пол.

Уезжай, говорила я себе, но подобрала все печенья, обдула, снова сложила на блюдо и вышла. Индюшка с чего-то набросилась на меня и гнала через весь двор, не отстав и на крыльце. Она зажала меня в угол, нападая и клюясь. Я отбивалась, бросая в нее печенье, и орала, зовя Тайера.

Он вышел в банном халате и с мокрыми волосами и захохотал.

– Убери от меня эту заразу! – потребовала я. Индюшка снова накинулась на меня, и я бросила ей в голову кусочек шоколада.

– Ай да вегетарианка! – смеялся Тайер. – Она тебя не обидит, правда, Барбара? Что-то ты рановато.

– Я вовремя. Ты сказал – в шесть.

– Я сказал – в шесть тридцать, но все нормально.

– Ты сказал – в шесть, я точно помню!

Тайер поднял с крыльца печенье и откусил.

– Неплохо, – похвалил он. – Хотя орехов маловато.

Он сгреб индюшку одной рукой и придержал дверь другой.

– Джамал у приятеля, если что, – крикнул Тайер из спальни, одеваясь. – Чтобы я мог без помех испробовать на тебе все подходы из «Плейбоя».

– Ха-ха, – сказала я.

Сидя на диване, я оглядывалась, рассматривая, как он живет. Пирамиды банок с краской, стопки газет, открытый пакет попкорна с карамелью на телевизоре. В комнату вошла трехцветная кошка, изящно переступив через порог, и раскорячилась, глядя на меня.

– Легко нашла? – спросил Тайер, перекрывая жужжание фена.

– Да, – крикнула я. Черные брючины уже облепила кошачья шерсть. «Вот такая будет твоя жизнь, – говорила я себе. – Беспорядок, хлам. На тебя автоматически лягут почетные обязанности мыть кошачий лоток и пылесосить». – Пока не нарвалась на твою пернатую леди с ее «добро пожаловать».

– На Барбару-то? Она не наша. Так, в гости приходит с соседней фермы.

Кошка вскочила мне на колени, походила кругами и улеглась. Я почесала ей шею, позволив вибрирующему урчанию массировать мои пальцы. Штаны уже было не спасти.

На ужин был жаренный в масле тофу с овощами, плоская итальянская лапша и бутылка красного вина. Разговор шел с паузами.

– Ну что, проверил зрение? – спросила я. На прошлой неделе на перемене Тайер пожаловался, что ему трудно разбирать тексты на экране компьютера.

– Да, нужны бифокальные очки. Но я их не заказал. Державшая зеркало девчонка щелкала жвачкой. Я примерял одну оправу за другой и все больше смущался. Странно устроена жизнь: только что ты был крутым молодым чуваком с «Камаро», у которого вся жизнь впереди. Но не успел и глазом моргнуть, как ты превратился в старого дальнозоркого пердуна, которому «оптика-консультант» в дочери годится. Как еда?