Онлайн книга «Мастер-класс. Записки концертмейстера балета»
|
Я этого и не заметила – подруга потом сказала. И когда он вопрошал «стрип-дэнс?», эта приставка была столь короткой, как скрип, и голос он понизил до невозможности (а чего орать-то?), что я не обратила на нее внимания. Итак, возвращаемся: – Кем вы работаете? – Бэлэй пианист. – Бэлей? – Брови взлетают и замирают наверху. – Да. Делает большой шаг назад: – Бэ-лэй?! – Да. – Бэлей? Дэне?! Вы – танцовщица?! – Не совсем: бэлэй, но не дэнс. Я из этой области, но не танцую – играю. Осторожным шепотом: – ХХХ-дэнс? Вижу одно: где-то буксует, но в чем проблема – неясно. Голова у меня разламывается, хочется уже лечь, и какая ему-то разница, что я делаю? Что, таблетка эта по-разному действует на пианистов и танцоров? Чтобы отвязаться и сократить разговор отвечаю: – Да, что-то в этом роде. С интересом: – Это у вас хобби? Мрачно, но с достоинством: – Нет, я профессионал. – А-а… – произносит он как-то неадекватно. – Ну тогда все равно… Вам же не нужна скорость реакции на работе? – Как это не нужна, – обижаюсь я, – очень даже нужна, я же не для себя играю, а все время слежу за аудиторией. Если бы я была сама по себе, тогда да, а так – нет. Если я не буду держать темп или засну, что остальным-то делать? Ненадолго зависает. – А вы каждый день работаете? – Да. – Утром или вечером?! – Весь день. – Но не с утра же до вечера?! – Утром немного, потом вечером немного, по-разному. – А что, и утром, и вечером тот же вид работы? Начинаю сердиться: ну вот какая разница? Я вообще-то утром – в колледже, вечером – в школе, но это вряд ли его может интересовать? Хочется огрызнуться, но американцы обычно идут по трафарету: вот надо ему лично найти лучшее место для принятия таблетки и посоветовать пациенту, и тут хоть умри, сопротивление бесполезно, с колеи не сойдет. Поэтому приходится терпеливо объясняться: – Нет, работа немного разная, но по сути одно и то же, – поднимаю на него опухший глаз – нет, определенно я произвожу на него какое-то феерическое впечатление, и для закрепления успеха добавляю: – И еще я езжу по домам частным образом. (Это, конечно же, о частных учениках, он же сам сказал – водить опасно, вот я и рапортую ему о своих разъездах.) – Ну тогда… ну тогда… Вам нужно принимать эту таблетку на ночь, но не на ночь поздно вечером, а совсем на ночь. В смысле когда совсем на ночь, спать идете когда, уже точно спать – совсем. Та-ак… Смотрю на него долгим взглядом психиатра. Зря я все-таки без рекомендации к доктору пошла. Надо было разузнать о нем что-нибудь… Пойду, у подруги поспрашиваю. Хотя и он тоже прав – сама не знаю, когда спать пойду: вроде иду уже, а зацеплюсь за компьютер, так и просижу пару часов, потом пойду, увижу шитье, пошью маленько, потом дальше иду. – Я поняла, доктор. Я поставлю пузырек рядом с подушкой, спасибо большое. Он обрадовался, отдал мне, наконец, рецепт, я откланялась. У двери ждала подруга, и мы пошли к регистратуре заполнять бумаги, но доктор не отправился восвояси, а прочно засеменил за нами, так что рассказать ей я ничего не смогла. Когда подошли, мне в окошке выдали бланки, подруга с доктором стояли в двух метрах, и, как только я углубилась в бумаги, он зашептал ей на ухо: – Слушай, а кто она? Подруга, ее хлебом не корми, дай подурачиться, а тут дичь сама в руки идет, как шуманет на весь коридор: – Ага, интересуемся?! Он подскакивает, машет руками, мол, я, может, просто неправильно понял, просто уточнить! Я, не отрываясь от бумаг, через плечо бросаю ей по-русски: – Он у вас с приветом. – Да ладно, до сих пор был нормальный. С плотоядной улыбкой поворачивается к нему: – Что вас конкретно интересует? Ему деваться уже некуда: – Где она работает? – Бэлэ́й. – Бэлэ́й?! (Форте.) – Бэлэ́й. – Бе-лэ́й?! (Фортиссимо.) – Ну да. Радостно: – Значит, она танцует в бэлэ́й?! – Нет! – Как?! – Она – бэлэй-пианист. С возвращающимся ужасом: – А на чем она играет? На синтезаторе? – А она на чем хошь играет – на пианино, на скрипке, на баяне, на дудке, много чего, она еще и поет! – Подруга делает в мою сторону широкий жест, я поднимаю свое опухшее гриппозно-гайморитное лицо, она, вздрогнув, машет, мол, пиши, пиши дальше, не пугай людей. Он: – Это что, типа фокусы? – Какие фокусы? Видите – серьезный человек, просто болеет. – А это типа ремень через плечо? Или как? – Что как? Какой ремень, зачем? – Ну как инструмент к ней крепится, когда она танцует? Я бросаю ручку, и мы обе, не мигая, смотрим на него. Подруга медленно: – Вы что, имеете в виду, что она танцует и играет одновременно? – Да. – И как вы себе это представляете? Неуверенно: – Ну… танцует бэлэй, через плечо синтезатор, и она себе музыку играет. – Ага, в пачке! – вставляюсь я радостно. – Вы когда-нибудь видели бэлэй? – Да, – обиделся он. – Ну и где вы видели, чтобы танцоры играли?! – Ну я поэтому и удивился, как это – пианист в балете? – Она (жест в мою сторону) – играет. – Подруга правой рукой лупит три аккорда по воображаемой клавиатуре, в левой у нее большая стопка бумаг. – А танцоры – (показывает на доктора) – танцуют. – Правая рука имитирует крыло «Умирающего лебедя», но лебедь, правда, получается не умирающий, а вполне себе буйный. Доктор, застыв, смотрит на нее. Она повторяет: – Она – играет («бьет» по роялю), а они – танцуют (опять вздымающийся правым крылом лебедь, встает на цыпочки и движется влево). Это все – отдельно! Музыка – отдельно, танец – отдельно. Но вместе. Регистратор уже давно встала и смотрит на них в окошко. Но даже после таких па на лице доктора не дрогнул ни один мускул, его эмоциональный резерв на сегодня был исчерпан. Подруга: – Ну что, опять непонятно? |