Книга В ее глазах, страница 84 – Сара Пинборо

– Почему ты ничего не сказала? Зачем было рассказывать мне весь этот бред про Дэвида? Внушать мне всю эту чепуху? Всю эту ложь?

Вечно в поиске ответов. Вечно хочет все знать. Ей надо было идти в детективы.

– Правда и ложь отличаются друг от друга всего лишь углом зрения. А ты сама-то как думаешь? – Я сосредотачиваюсь на насущной задаче и слегка возвышаю голос, изображая боль и обиду. Она явно хочет услышать от меня признание, но моя игра еще не окончена. – Ты была моей лучшей подругой. Первой моей настоящей подругой за бог знает сколько времени. Я хотела, чтобы ты его возненавидела! Чтобы ты выбрала меня! Почему я должна терять вас обоих? Это, по-твоему, справедливо? Я никому ничего плохого не делала!

Последнее утверждение, пожалуй, это уже несколько перебор, учитывая все то, что ей про меня известно, и должно производить впечатление психической ненормальности. Разумеется, в ее картине мира я и есть психически ненормальная.

– Я хотела, чтобы ты любила меня больше всех. – Теперь мой голос звучит тише, как будто эта вспышка истощила мои силы. – Но ты любила его, а меня только жалела. Жалость и чувство вины – вот и все, что ты испытывала ко мне, пока сама как ни в чем не бывало спала с мужчиной, которого я люблю.

Возможно, в моем положении смешно изображать из себя оскорбленную добродетель, но я не собираюсь отступать от позиции обманутой жены.

– Это неправда, и ты это знаешь.

Так, а вот и оборонительные нотки. Я так и вижу, как она вспыхнула. До чего же она все-таки предсказуемая.

– Я была твоей подругой, – продолжает она. – И думала, что ты мне тоже подруга, и пыталась положить этому конец. Все началось еще до того, как мы вообще с тобой познакомились. Я не знала, что он женат. И пыталась прекратить эти отношения. И они прекратились.

Теперь настал ее черед выдавать мне дозированную правду. Их отношения действительно прекратились, но лишь после моего вмешательства, благодаря которому он узнал про нашу дружбу. Дорогая Луиза и дальше продолжала бы раздвигать перед ним ноги за моей спиной, мучаясь угрызениями совести, если бы он не запаниковал и не порвал с ней. Защищая ее от меня. В этом весь Дэвид. Вечный спаситель женщин. Разумеется, это изложение событий не соответствует ее картине мира, поэтому она тешит себя мыслью, что в конце концов совесть в ней возобладала бы и она порвала бы с ним. Но я слишком хорошо знаю людей. Я слишком хорошо знаю ее.

– Ну, теперь уж ты точно потеряла нас обоих, – с вызовом в голосе произносит она.

– А вот и нет. Он от меня не уйдет. Он никогда от меня не уйдет.

– Ты так ничего и не поняла. – Она разговаривает со мной как с малым ребенком. – Я поверила тебе. Я поверила всему, что ты сказала. И обратилась в полицию.

– Что?! – почти ахаю я. В полном изумлении. Ну или в неплохой его имитации.

– Я написала им письмо. На имя полицейского, расследовавшего пожар, в котором погибли твои родители. Того самого, который считал, что Дэвид был к нему как-то причастен. Я рассказала им все про Роба и про то, что я считаю, что его тело до сих пор находится где-то на территории поместья.

– Что ты наделала? Зачем тебе это понадобилось? Я не говорила тебе этого делать!

– Я сделала это, потому что была дурой и не видела, что ты ненормальная!

– Они тебе не поверят, – бормочу я, вставая и принимаясь расхаживать туда-сюда по коридору с опущенной головой, как будто в мозгу у меня происходит лихорадочная работа. Она не видит меня, зато услышит мои шаги. Почувствует мою тревогу. – Они тебе не поверят!

– Возможно. Возможно, они мне не поверят. – Она переводит дыхание. – Зато они поверят ему.

Я застываю и спотыкаюсь на полуслове.

– Что?! – переспрашиваю я.

– Он сейчас едет в Шотландию, чтобы поговорить с ними. Он собирается все им рассказать. Всю правду.

В трубке повисает долгое молчание, и лишь неумолчное тиканье часов нарушает эту тишину между нами.

– Но этого не может быть! – выдавливаю я в конце концов. – Они не… Он не… Он ни за что бы…

– И тем не менее он туда поехал. И нет, они не поверят ему. Для этого ты слишком хорошо все предусмотрела. Они арестуют его.

Я слышу в ее голосе ликование, вызванное моим потрясением. Тем, как нам обеим сейчас больно. Я вижу всю ту нерастраченную любовь к нему, которую она так долго отрицала и которая теперь ярко горит внутри ее.

– Мы обе знаем, что он не убивал Роба, – говорит она. – Почему ты не можешь просто произнести это вслух?

– Они посадят его в тюрьму, – почти шепчу я. – Они заберут его у меня.

На глазах у меня выступают слезы. Одна мысль о возможной разлуке с Дэвидом вызывает у меня физическую реакцию – даже теперь.

– Почему ты не могла возненавидеть его? – Теперь настает моя очередь кричать на нее. – Почему? Зачем тебе понадобилось все это делать?

Она ничего не отвечает, и я с утробным воем сползаю на пол.

– Ты должна была просто его возненавидеть! – кричу я в трубку. – Ты должна была выбрать меня. – Я подтягиваю колени к груди и утираю слезы пополам с соплями рукавом шелкового халата, полностью растворившись в своей роли. – И что мне теперь делать? Он не может меня бросить. Не может. Он этого не сделает.

– Уже сделал, – говорит она. Теперь из нас двоих Луиза являет собой образчик спокойствия, теперь она на коне. – Но ты можешь положить этому конец, Адель. Ты – единственная, кто может положить этому конец. Расскажи правду. Расскажи ее хотя бы мне, здесь и сейчас.

Ну уж нет, дорогуша, хочется мне прошипеть ей в ответ. Не дождешься. Сначала я тебя хорошенько помурыжу.

– Адель, ты нездорова.

Вот спасибо тебе, Луиза, ты, несчастная похитительница чужих мужей. Мы обе прекрасно знаем, что на самом деле ты хочешь сказать «ненормальна».

– Таблетки, которые ты не принимаешь, помогут тебе, – продолжает она. – Если ты пойдешь в полицию и во всем им признаешься – если то, что произошло с Робом, было несчастным случаем и ты запаниковала, – они отнесутся к тебе со снисхождением. Ты всего лишь спрятала тело. С Дэвидом они будут считать, что это было убийство. И хорошо еще, если они не решат, что он убил и твоих родителей.

Я отмечаю, как она аккуратно обходит предположение, что я могла убить всех троих – чокнутая Адель.

– К тебе они будут снисходительней. У тебя были смягчающие обстоятельства. Ты потеряла родителей и проходила лечение. Тебя в тюрьму не посадят, я в этом уверена.

Ах ты, моя лапушка. Да, в тюрьму меня, может, и не посадят, но в психушку мне попасть тоже не улыбается, спасибо большое. Хрен редьки не слаще.

– Зачем он это сделал? – стону я. – Зачем?

– Он не любит тебя, Адель. Он давным-давно тебя разлюбил. Он просто пытался о тебе заботиться. Делать то, что для тебя лучше.