Книга Огонь в твоих глазах. Обещание, страница 51 – Любовь Черникова

— Шутишь? Шути, — в голосе Харилы явно проскользнуло самодовольство.

— Вот скажи мне, какой тогда от зелья толк? Зря только добро перевел, — посетовал Мордан.

Харила глумливо осклабился, что-то припомнив:

— А ведь я на парочки устал натыкаться. Все равно, что в третьесортном столичном борделе картина, когда народ по углам жмется, ежели комнат на всех не хватает. Вздохи чуть ли не под каждым кустом. Весной детишек тьма народится…

Братья засмеялись.

— Сработала задумка, значит. Только вот мне с того толка?

— Меньше за охотницей надо было бегать.

— Ну а ты, как свою красотку-то встретил? — Мордан не хотел продолжать разговор об очередной неудаче, тем более что понимал — брат прав..

— Да она сама на тропу вышла. Сказала: «Попался!» Я растерялся даже сначала…

Мордан покосился на Харилу, всматриваясь в откровенно некрасивые черты и более чем внушительные габариты брата, поёжился мысленно и честно ответил:

— Я бы точно не рискнул. Скажи хотя бы имя?

— Я не знаю. Не спросил как-то.

— А волосы? Глаза? Ты её раньше в деревне встречал?

— В темноте не понял, какого цвета… Не знаю, видел ли? Красивая она…

— И все-таки ты глупый, — покачал головой старший тин Шноббер.

* * *

Кира, переменив сарафан на домашнюю рубаху, заплетала косы, предварительно вычесав набившиеся ночью листья и прочий мусор — все же неловко в лесу с неприбранными волосами, когда в комнату вошла Анасташа.

— Кира, что случилось? — воскликнула она с ходу приметив синяки на шее. — И хватит уже через окно в избу лазать. Заколочу! — эту угрозу охотница слышала с тех пор, как ей миновало шесть зим, но мать только пугала. Из груди вырвался усталый вздох.

Теперь не отвертеться, придётся рассказывать. — Это снова Пасита? — продолжила тем временем Анасташа.

— Нет, Защитник на этот раз не причем. Кто-то накинул мне пояс на глаза, а я дёрнулась от неожиданности, споткнулась и упала. Кушак случайно соскользнул на горло и вот, — Кира не собиралась вдаваться в подробности, чтобы лишний раз не волновать мать. Синяки, оставленные пальцами Мордана на бедрах, тоже ни в коем разе никому нельзя показывать.

— Ой ли? — Анасташа явно не поверила. — И кто же это был, такой неосторожный?

— Я не видела. Да тут и Пасита как раз поблизости оказался. Прогнал незадачливого ухажера, а может тот сам испугался и сбежал. Я не успела понять.

— Пасита тебя точно не тронул?

— Лишь поцеловал и отпустил, — почти не соврала Кира, но воспоминания о жарком, выворачивающим наизнанку душу, поцелуе окрасили щёки. Она вспомнила, как неумело отвечала, поддавшись наваждению. О, Киалана! Неужели это ты одобрила такое? Неужели весь этот огонь — твоя воля? Нет, в это попросту нельзя поверить! Лучше впредь держаться от Защитника подальше, если бы это было возможно…

— Я принесу мазь. Там ещё осталось, Матрена давала с запасом, зная тебя.

Пока мать ходила, Кира быстро улеглась в постель, сегодня полагалось выспаться.

Деревня погрузилась в дрему, лишь куры деловито копались в пыли, взлаивали потревоженные неведомо чем собаки, да раздавалось редкое ржание застоявшейся лошади. Наконец и Кира уснула.

Привиделась всякая глупость: вот она на руках у Паситы, бесстыдно прижимается к груди, как Ламита к Лютобору. Защитник наклоняется все ближе и ближе, впивается в губы страстным поцелуем, стискивая в объятьях все крепче, до тех пор пока не затрещали ребра. Кира пытается отстраниться, и вот уж вместо Защитника перед ней перекошенная рожа Мордана. Тот, обдав пивным духом, выплевывает в лицо: «Попалась!» Руки сжимаются на горле. Кира хрипит, бьется в попытках освободится, но вдруг обнаруживает, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой, потому как полностью примотана к стволу березы неимоверно длинным праздничным кушаком. За ней бесстрастно наблюдают Ламита и Люта, но не торопятся на помощь.

Вдруг раздается голос Каррона:

— Киррана тин Даррен, тебе никогда не стать Защитницей!

— Отец помоги, — кричит Кира, но тот превращается в Паситу и выпускает в неё поток ревущего пламени. Огонь больно обжигает, и из уст вырывается отчаянный крик.

Кира проснулась. Было душно, видимо сквозняком захлопнуло ставни. Тело горит. Подушка вся мокрая от пота, рубаха тоже. Не смотря на жар, стучат зубы, и очень хочется пить. Неужели она переборщила с малиновым медом?

Кира кое-как поднялась с постели. Распахнув окно, впустила в комнату свежий вечерний воздух, почувствовав, как сразу становится легче. Переодев рубаху, натянула чистый сарафан и вышла на двор. На душе было тревожно. Охотница направилась к колодцу, достала бадью ледяной воды, напилась вволю и умылась. Остатки понесла Туману. Лохматому псу в такую жару приходилось не сладко: «Надо бы его с привязи спустить. Засиделся бедняга».

Туман лежал, на боку возле будки и, похоже, спал.

— Ах ты засоня! — рассмеялась Кира, присаживаясь рядом. — Тебя так и кошки задерут, пока дрыхнешь, — она потрепала пса по голове, удивленная, что тот до сих пор не проснулся. Пес не пошевелился. — Туман! — нехорошее чувство подступило к горлу.

Морда пса была чем-то измазана, отчего слиплась шерсть, а глаза смотрели, не мигая. Мертвые глаза.

— Туман… — прошептала охотница, по щекам потекли горючие слёзы.

Шмыгая носом, посекундно вытирая набегающую влагу, охотница осмотрела землю вокруг на предмет следов. Те обнаружились на той стороне у плетня. Узкие отпечатки ног, обутых в сапожки — отчетливо видны углубления, где каблуки продавливали мягкую землю. А ведь большая часть деревенских в такую жару ходит босиком. Там же нашлись и куриные кости, несколько валялось и на пути к будке.

Откуда они взялись? Ведь Туманникогда не давали птицу. Ответ пришёл сразу: пса попросту отравили.

— Глафира! — не докричавшись, Кира отворила калитку.

— Нет её, раз не отзывается. Чего не понятно-то? — Апраксия попыталась преградить путь, но Кира аккуратно отодвинула женщину в сторону.

Сама Глашка тут же появилась на крыльце, ещё сонная и босая. Окинув Киру высокомерным взглядом, она презрительно усмехнулась.

— A я уж подумала разбойничает кто.

— Ты и разбойничаешь! Зачем отравила Тумана?

Пухлые, красиво очерченные губы расплылись в довольной улыбке:

— Это тебе за Паситу, — Глафира даже не думала скрывать злодеяние.

— Что ты такое говоришь?!

— Защитник — мой по праву!

— Защитник ничей! А ты — дура, если так решила.

— Думаешь, если твоя мать отхватила себе Каррона, то и ты имеешь право вставать мне поперек дороги? Да только это меня деревня выбрала. Да и куда уж тебе? — многозначительно приподнятые брови намекали, что охотница недостаточно хороша для Защитника, или же вообще не достаточно хороша. Конечно, с точки зрения Глафиры.