Книга Мальчик, идущий за дикой уткой, страница 55 – Ираклий Квирикадзе

Состоялся следующий разговор.

– Придется тебе, Федор, один день в неделю сидеть в сумасшедшем доме…

Богаевский удивился. Начальник юридической службы не имел привычки шутить с подчиненными.

Богаевский спросил:

– Почему в сумасшедшем доме?

Начальник объяснил:

– Будешь защищать сумасшедших.

– От кого?

Начальник протянул Федору документ. В нем сообщалось о принятом Верховным Советом СССР решении от 13 января 1949 года засылать работников юридических служб в дома умалишенных для выслушивания жалоб больных пациентов. В документе говорилось, что решение это продиктовано большим количеством случаев беззаконного поведения медперсонала по отношению к обитателям домов умалишенных.

– Но почему я?

– Так решили… Ты человек инициативный…

– Какую инициативу я могу проявить среди идиотов?

– Идиоты в СССР имеют гражданские права, и ты должен будешь их защищать.

Федор Андреевич Богаевский стал по четвергам посещать сумасшедший дом. Ему выделили маленькую комнату в конце длинного коридора. В комнате стояли стол, стул, вентилятор.

Сумасшедшие – смирные, стриженые, в серых халатах – выслушали его речь на встрече, устроенной администрацией. Жалоб никто не высказал. На вопросы: “Обижают? Плохо кормят? Отнимают деньги?” – дружно, улыбчиво отрицательно качали головами: “Нет, нет, нет”. Федор Андреевич прошел по трем этажам дома и ничего подозрительного не заметил.

После первой ознакомительной прогулки по сумасшедшему дому он вернулся к себе в кабинет.

Дел никаких не было. Но сидеть до шести часов и ждать посетителей он был обязан.

Из журнала “Огонек” Федор вырезал ножницами портрет товарища Сталина с пионеркой Мамлакат, кнопкой прикрепил к стене.

В дверь постучали.

Появился мужчина лет тридцати пяти с письмом в руках. Серая пижама, бритая голова и особое выражение глаз значили: “Я сумасшедший”. Человек бросил конверт на стол и, резко повернувшись, выбежал из комнаты.

Богаевский прочел: “Федору-тигру”. Надорвал конверт, достал письмо. Обращение “Федору-тигру” развеселило его.

Но первые строки письма заставили окунуться в страницы, исписанные мелким, аккуратным почерком.

“…Зачем ты преследуешь меня, Федор-тигр?! Я прекрасно знаю, что ты никакой не юрисконсульт. Ты зверь, который задался целью загрызть меня!..

…Не можешь простить, что я убил ее? А, собственно, почему это я, Гриша Вишняк, убил великую русскую поэтессу Марину Ивановну Цветаеву…”

Федор Богаевский не считал себя большим знатоком поэзии, но имя Марины Цветаевой что-то напоминало… Цветаева – это, кажется, поэтесса, она где-то здесь рядом жила, вроде бы в Елабуге. Там то ли застрелилась, то ли повесилась. Повесилась в начале войны.

“…Я ее не убивал, – продолжал оправдываться автор письма. – Да, я ей сказал, что я из НКВД. Передал то, что руководство поручило передать ей: «Будешь сотрудничать с нами, будешь сыто жить, стишки писать. Иначе – лагерь в Мордовии». «Где?» – переспросила она и что-то записала в блокнот.

Я спросил Цветаеву, что она записала, та молча протянула блокнот, я прочел: «Мордовия».

Потом, когда ее положили в гроб в платье, в котором она шла со мной по лесу, я заметил, что из кармана торчит блокнот, тот самый… Я украл его. Открыл: там много на французском, но на последней странице – та самая «Мордовия» и еще: «У меня нет больше сил жить…»

Послушай, Федор-тигр, все годы я слышу твое холодное дыхание, вижу твои ужасные когти. Я спрятался в этом доме, изображаю сумасшедшего, все думают, что я безумец. Но я жду только тебя. Я хочу рассказать всё как было…”

Федор углубился в чтение письма. Он еще не знал, что письмо с обращением “Федору-тигру” не единственное, что в следующий четверг ему вновь бросят толстый конверт, и так будет длиться до конца его четверговой службы в сумасшедшем доме. Под конец Федор даже перестанет распаковывать конверты. А когда через год упразднят этот несостоявшийся эксперимент “Юрисконсульт в психбольнице”, развернутся совершенно фантастические события, связанные с именем великой русской поэтессы Марины Цветаевой.

Но не будем опережать события, вернемся в день первый.

“Мне было велено следить за Цветаевой, – пишет работник НКВД, ныне бритоголовый сумасшедший. – Она только что приехала из Европы. Дочь ее Аля и муж Сергей Эфрон вернулись раньше. Их арестовали, шло следствие. Несколько дел, в которых был замешан ее муж, оставались пу́таны и неясны…

Первые слова Цветаевой, обращенные ко мне, были: «Буфета нет на пароходе!» Мы плыли по Волге.

Тигр! Я кормил ее! Я всю дорогу кормил ее сына Мура, этого неприятного красивенького юношу…

Мы плыли ночью, боялись бомбежки. Ехали по Москве-реке, по каналу Москва – Волга, по Каме двадцать дней.

Писатели и их семьи бежали от войны в глубь России. На пароходе Цветаеву все избегали, она была «неблагонадежна», «иностранка», приехавшая из-за границы. В Елабуге, в этой медвежьей дыре, Цветаева осталась одна с сыном без средств…

Я тоже поселился в Елабуге. Понятно почему. Елабуга – это место, где кончается география. Это – конец, пустота”.

Вишняк подробно описывает, как он жил в одном доме с Цветаевой, как следил за каждым ее шагом, посылал рапорты в НКВД. Последние месяцы жизни Цветаевой он был единственным, кому поэтесса читала свои стихи. Ему и больной дочери хозяйки дома.

Жаркий август, девочка просит Цветаеву, чтобы праздник Новый год и Дед Мороз вновь повторились. Марина велит Грише Вишняку пойти в лес и срубить елку. Идет вместе с ним.

Они срубили елку, украсили ее странными предметами: глиняной кошкой-копилкой, жестянкой из-под ваксы, сломанным будильником, пустыми бутылками.

“В тот день после веселого хоровода вокруг новогодней августовской елки я сказал ей, что я человек из НКВД. И почему-то пригрозил ей Мордовией.

Думал, в веселье она проще отнесется к моим словам.

Вечером я пошел в кино. Из кино меня вызвали со словами: «Ваша соседка повесилась»”.

Богаевский дочитал чрезвычайно путаное и странное письмо. Положил его на подоконник. Дождавшись четырех часов, он покинул кабинет юрисконсульта, куда в течение дня никто больше не вошел, разве что молодая женщина, которая распахнула халат и, оказавшись голой под халатом, спросила: “Что с этим делать?”

Федор, молодой мускулистый волейболист, хорошо знал, что делать с тем, что демонстрировала молодая женщина. Но, выдержав паузу, встал, подошел к двери, выглянул в коридор и позвал санитара. Женщина запахнула халат, тускло взглянула на юрисконсульта и молча выскользнула из комнаты до прихода санитара.

Дома жена спросила Федора, как идет работа в сумасшедшем доме.