Книга Мальчик, идущий за дикой уткой, страница 81 – Ираклий Квирикадзе

Павел Павлович взглянул на часы:

– У тебя всего три часа, действуй!

Французы уехали осматривать знаменитые винные подвалы князя Чавчавадзе, а председатель стоял растерянный, не зная, куда идти, что делать? Неожиданный ветер пригнал мокрый снег, снег закружил над виноградниками, над головой Метревели, стоящего на вершине холма, пристально разглядывающего лиойские дома, решая, в какой из них можно ввести французских виноделов. Вот дом бригадира. Он отличается среди других домов деревни, как дом Наф-Нафа от домов Ниф-Нифа и Нуф-Нуфа (помните сказку “Три поросенка”?) Двухэтажный каменный дом, жена – красавица. Но сам бригадир – низкорослый (метр шестьдесят восемь), хромающий на правую ногу. Глаз левый полузакрыт – это след от взрыва (у партизана в лихие военные годы взорвался заряд).

…Кружит снег, первый в этом году, председатель колхоза стоит на холме, как генерал Бонапарт, в голове с космической скоростью проносятся мысли одна неудачнее другой.

Председатель не мог допустить ошибки. Козырев ясно выразился: “Хозяева дома должны быть красивыми…”

И вдруг Метревели видит велосипедиста в желтом резиновом дождевике с длиннющим капюшоном. “Что за желтый куклуксклановец?” – подумал Метревели. Кто скрывается под капюшоном? Так это же Петр Чичуа по кличке Домино – житель Лио, уехавший три года назад из деревни, футболист, не сделавший карьеру, ныне карточный шулер, играющий в поездах и обыгрывающий наивных пассажиров. Метревели мог бы от себя добавить: возмутитель спокойствия лиойских девушек на выданье.

Но… и тут Метревели залихорадило… Домино знает то ли английский, то ли немецкий, – летом на пляжах Черного моря выдает себя за иностранца. Высокий, красивый, пышноусый, курчавый, снимался даже в кино. Украл у режиссера солнечные очки, был арестован за мелкую кражу, но в фильме остался. Лиойцы видели на экране танцующего Домино.

– Петр, Петр! – побежал председатель колхоза за желтым куклуксклановцем.

Через полчаса Петр Чичуа по кличке Домино, облаченный в темную черкеску, взятую в клубе колхоза, стоит во дворе дома Теймураза Миндадзе, сверкая белозубой улыбкой.

Тут история после недолгого зигзага вновь встречается с моим дорогим дядей Теймуразом, когда-то вручившим мне медаль “За взятие Берлина”.

Метревели сообщает Теймуразу странную весть: сегодня он должен отдать свой дом, свою жену, своих детей Петру Чичуа (Домино).

Обалдевший Теймураз не понимает слов Метревели. Тот повторяет:

– Чичуа и твоя Лизико будут как бы муж и жена. К ним приедут иностранцы. Чичуа и Лизико устроят ужин, доставят им удовольствие. Потом иностранцы уедут к чертовой матери, и всё встанет на свои места. Понимаешь меня?!

Теймураз громко выматерился и, не скрывая возмущения, заорал, тыча пальцем в Домино:

– Но почему этот говнюк должен быть мужем моей жены?

Домино только улыбался, разглядывая пышные груди Лизико, верной жены «некрасивого лейтенанта», народившей ему четверых детей.

– Случилось ЧП! Объясню всё по порядку, но потом… И вообще это решение Центрального комитета Коммунистической партии Грузии, – чуть приврал Метревели.

Мой дорогой дядя, партизан, пускавший под откос фашистские поезда, стих и присмирел. Он был человеком особой дисциплины.

Мимо него проносят стулья, фаянсовые блюда с курами, индюшками, сациви, хачапури, хашламой… Метревели глазом опытного селекционера оглядел Теймуразовых детей. Указал на дочь, похожую на папу.

– Возьми ее и погуляйте, пока иностранцы будут здесь. Уедут – возвращайтесь.

Грузный автобус с гостями медленно въезжает в ворота дома. Под старыми яблонями стоят красавица Лизико, красавец Домино и их красавцы дети.

Французы заахали. Защелкали фотоаппараты. Домино произнес на ломаном французском приветствие и жестом хлебосольного хозяина пригласил гостей в дом, где стол ломится от яств.

Французские виноделы не спускают глаз с хозяйки дома.

Лизико улыбается им, смеется пышногубым ртом. Потом Лизико запела. Дети забили в бубны. Апофеоз вечера наступил, когда Домино перепрыгнул через стол и закружился в огненном танце. Хрустальная люстра звенела в грохоте аплодисментов.

Хозяйка дома пригласила на танец Жоэля Годара. Старый француз почувствовал то, что не чувствовал последние лет шесть, в клетчатых штанах кому-то стало тесно. Неожиданно Годар запел. Песню подхватили краснощекие жители французских виноградных долин.

А на окраине деревни Лио желтая луна высвечивает две одинокие фигуры – некрасивого лейтенанта и его некрасивую дочь. Девочка взяла отца за руку. Они идут и слушают шелест первых в этом году снежинок, далекие голоса поющих. В реке плеснул хвостом сонный сазан.

– Папа, а когда нам можно домой?

– Не знаю…

– Мне скучно, а там весело…

На кухне Лизико готовит к выносу жареного поросенка.

Чьи-то руки зажали большие груди Лизико, чьи-то ноги толкнули ее ноги к стене, чьи-то губы зашептали:

– Дверь на задвижке, никто не войдет…

– Домино, это ты?

– Да, Лизико.

– Отпусти, поросенок стынет!

– Двадцать лет хочу съесть тебя! с восьмого класса.

Лизико резким ударом коленкой в пах оттолкнула Домино. Вынесла к гостям жареного поросенка, обложенного айвой.

В третьем часу ночи французы, целуясь с Лизико, Домино, Метревели, детьми, садились в автобус… Домино под шумок увел с пьяного Годара цветастые подтяжки.

Наконец уехали гости. Домино, одной рукой обнимая Лизико, другой машет вслед автобусу. На окрик: “Эй, говнюк, убери руку!” реагирует ленивой улыбкой: “А, это ты, лейтенант! Получай свою недотрогу”, – и, перекинув через плечо подтяжки, покидает двор…

Утром Лизико и дети разглядывают французские подарки. Некрасивой Соне было завидно, что у нее нет своих подарков. С ней нехотя поделились жвачкой…

Через три дня из Тбилиси председателю колхоза имени Надежды Крупской позвонил инструктор ЦК Козырев:

– Французы в восторге! Говорят только о вечере в доме Петра Чичуа, ну Домино! В Тбилиси их принимал сам Мжаванадзе! Они ему о Домино! Завтра приезжает делегация сталелитейщиков из ГДР! С ними племянник товарища Хонеккера. Личная просьба Первого: обязательно устроить для них ужин у Домино!

Метревели вызвал в правление колхоза некрасивого лейтенанта. От него потребовали, чтобы он вновь уступил на вечер и, может, на всю ночь свою жену, свой дом. Некрасивый лейтенант согласился.

Приехали сталелитейщики из ГДР с племянником Хонеккера. Племянник знал грузинские песни, которые были любимыми песнями товарища Сталина: “Лети, черная ласточка”, “Сулико” – пел их и требовал, чтобы пели все сталелитейщики.

Через две недели в разгар застолья принц то ли Замбии, то ли Бурнао снял с пальца сапфировое кольцо и надел его на палец Лизико. На другой день черный человек, назвавший себя пресс-атташе принца, встревоженный, приехал в Лио и потребовал кольцо назад, объясняя, что принц от красоты Лизико потерял голову, а кольцо принца – государственная печать страны.