Книга Дорога на Ксанаду, страница 18 – Вилфрид Штайнер

— Рефлектор настроен, — сказала она, — прошу.

Я уселся перед прибором, увидел парочку светящихся точек. Произнес что-то вроде «ого!» или даже «вау!».

Анна почти наполовину перевесилась через перила от смеха.

— Не понимаю, что тут смешного? — спросил я.

— Это поисковик, — сказала Анна, — а вам нужно смотреть в окуляр.

Пристыженный, я позволил ей показать мне, где находится окуляр, и повторил попытку.

Я увидел огромный океан, в котором плавали флуоресцентные насекомые. По краям океана находились пурпурные и фиолетовые канаты, потом уходившие далеко в космос. Своего рода застывший взрыв — последствие того, что Бог наступил в космическую лужу — вот что я увидел. Это было великолепно, я не мог оторваться от окуляра. Я заметил светящуюся точку и окрестил ее «Подвижной планетой Алекс и Анна». Потом я увидел серую мурену, поднявшую морду со дна океана, а еще хитиновый панцирь жука-великана, переливавшийся на левом фланге туманности цветами индиго и багряно-красным.

— Неплохо, вы не находите? — спросила Анна.

Слава Ориону, она не положила снова свою руку на мое плечо, иначе бы я по инерции опрокинул ее рефлектор через перила.

— Великолепно, — согласился я, после того как смог оторваться. — Эта ваша М42.

Анна откинула со лба прядь волос, ее глаза блестели: она в самом деле гордилась космосом.

— Хотите, — спросила она, — добавки?

— Нельзя ли, — сказал я в разбуженном во мне астрономическом энтузиазме, — увидеть все сразу?

— По порядку было бы лучше.

— Может, тогда сначала моих родственников?

— Вы говорите загадками.

— Я имею в виду тех красных великанов, — попридержи-ка язык, клоун! Глава один: один шутит, другой не смеется, — я был бы благодарен за небольшое введение.

— С удовольствием, — сказала Анна. Она принесла бокалы из гостиной и поставила их перед нами на перила. Эта идея показалась мне исключительной.

— Начнем с вашего первого вопроса. Цвет звезд. Это не фантазии графиков, вы сами в этом убедились в М42.

Далее последовал увлекательный рассказ про температуры поверхностей, плотности материй, гравитацию и давление газа. Она объяснила мне спектральный анализ, с помощью которого можно измерять химические и физические процессы на поверхности звезды. Рассказывала о белых карликах и красных великанах, сверхновых звездах и пульсарах. Я же все время смотрел ей в рот.

— А систему спектральных классов, к которой можно отнести каждую звезду, — сказала она в конце, — называют диаграммой Герцшпрунга — Рассела.

— Герцшпрунга? — переспросил я.

— Ну да, Герцшпрунга, — сказала Анна, — Герцшпрунг и Рассел были астрономами, которые и разработали эту систему. — Она предложила мне «Кэмэл». Я с благодарностью взял и прикурил сигарету.

— Красные великаны относятся к спектральному классу 0. Они просто огромны. Их периметр равен орбите Юпитера вокруг Солнца. К тому же они очень холодные, около трехсот градусов на поверхности.

— Какие ледяные! — удивился я. — А там живут красные медведи?

— Они не смогли бы, — начала Анна и засмеялась, — удержаться на поверхности. Там нет земли. Красные великаны состоят из газа. Хотите взглянуть?

Я кивнул, и Анна настроила резкость.

— Вуаля, — сказала она, — Бетельгейзе.

— Что?

— Очень старое имя. Ассирийское или шумерское, сейчас не помню. В любом случае это значит «плечо». Мы все еще в созвездии Ориона. Бетельгейзе — у его левого плеча. Очень старая звезда. Через пару миллионов лет она погаснет, как сверхновая звезда.

— Прекрасная смерть, — сказал я. — С этого момента у меня есть новый ответ для старухи с косой.

Ключевое слово для Анны. Она исчезла на мгновение. Вернулась с очередной бутылкой вельтлинского и вельветовой курткой под мышкой. Ночной январский ветер был еще холоднее, чем температура у плеча Ориона.

— Старуха с косой? — переспросила она. — Тогда каковы будут три последи их желания у бывшего поэта?

На какое-то время я потерял рассудок, схватился не за бокал, а сразу за бутылку и чуть не захлебнулся.

— Анна, — удивился я, — откуда вы все знаете? Вы меня пугаете.

Она напугала меня еще больше, положив руку на мое левое плечо и присев. Она даже хотела что-то сказать, но я так сильно наслаждался моментом, что мне самому пришлось его разрушить.

— Красивые, не так ли, — я указывал горлышком бутылки на ее руки, — Бетельгейзе для рук.

Анна не заметила моей остроты, к сожалению или к счастью. Ее рука осталась лежать на моем плече.

— Вы не должны пугаться, — сказалавдруг она, — только потому, что я кое-что о вас знаю. Расскажите мне про старуху с косой.

— Ну хорошо, — сказал я заикаясь, — это старая британская или кельтская легенда, сейчас точно не помню.

Старуха появляется перед тобой, когда ты находишься, так сказать, в самом расцвете лет, и предлагает выбрать способ смерти.

— И?…

— Ах, — сказал я, сделав большой глоток, на сей раз из бокала, а не из бутылки. И еще я решил дать Винцеру во время следующей дегустации по меньшей мере девяносто пунктов, — перед сегодняшним вечером я выбрал бы наверняка что-нибудь быстрое и сильное, например взрыв дирижабля при пересечении Атлантики или нечто в том же роде. Возможно, удар веткой по голове во время урагана в Париже. Или что-то кулинарное: речные раки, которых я захотел бы съесть. Защищаясь, они подпрыгнули бы и вцепились мне в сонную артерию.

Наконец-то подействовало. Анна убрала свою руку, но, к сожалению, я почувствовал себя не увереннее, а, наоборот, оставленным в одиночестве.

— А сейчас? — спросила Анна строго — она хотела это знать.

— Если бы я встретил старуху сейчас, у меня был бы достойный ответ. Я сказал бы: дорогая старуха, я хочу уйти так же красиво, как сверхновая звезда. Если возможно, приблизительно через пару миллионов лет.

Мне пришлось сесть по причинам, связанным скорее с гравитацией, чем с давлением газа. Я был готов к красному великану в окуляре Анны. Анна присела на корточки прямо передо мной, положила обе руки на мои колени, а я забеспокоился из-за моей помпы.

— Что бы вы ответили, — спросила она и безжалостно посмотрела в мои беспомощно моргающие глаза, — если бы эта старуха сидела перед вами сейчас?

Перила находились слишком далеко, на расстоянии вытянутой руки не было ни одного изумруда. К тому же я настолько опьянел, что духи, боровшиеся за остатки рассудка, наконец отступили, а я остался сидеть в раскладном кресле наедине с разбушевавшимися чувствами. В порыве безумной отваги я положил руки на руки Анны и совершенно серьезно сказал: