Онлайн книга «Путь на Амальтею. Стажеры»
|
Быков отложил газету, снял очки и посмотрел на Юрковского. – Ты уже кончил дела на сегодня? – спросил он. – Нет, – сказал Юрковский с раздражением. – Не кончил и не желаю о них говорить. От этой идиотской канцелярщины у меня распухла голова. Я желаю рассеяться. Можешь ты ответить на мой вопрос? – На этот вопрос лучше всего тебе ответит Иван, – сказал Быков. – Он с ним все время возится. – Но поскольку Ивана здесь нет, я спрашиваю тебя. Кажется, совершенно ясно. – Не волнуйся так, Володя, печенка заболит. Наш стажер еще просто мальчик. Умелые руки, а любить он ничего особенно не любит, потому что ничего не знает. Алексея Толстого он любит. И Уэллса. А Голсуорси ему скучен, и «Дорога дорог» ему скучна. Еще он очень любит Жилина и не любит одного бармена в Мирза-Чарле. Мальчишка он еще. Почка. – В его возрасте, – сказал Юрковский, – я очень любил сочинять стихи. Я мечтал стать писателем. А потом я где-то прочитал, что писатели чем-то похожи на покойников: они любят, когда о них либо говорят хорошо, либо ничего не говорят… И я подался в космос. – Стихи ты писал и в космосе, – заметил Быков. – М-да-а, – сказал Юрковский, задумчиво улыбаясь. – А теперь вот не пишу. Прошла молодость. Да. К чему это я все? – Не знаю, – сказал Быков. – По-моему, ты просто отлыниваешь от работы. – Нет-нет, позволь… Да! Меня интересует внутренний мир нашего стажера. – Стажер есть стажер, – сказал Быков. – Стажер стажеру рознь, – возразил Юрковский. – Ты тоже стажер, и я стажер. Мы все стажеры на службе у будущего. Старые стажеры и молодые стажеры. Мы стажируемся всю жизнь, каждый по-своему. А когда мы умираем, потомки оценивают нашу работу и выдают диплом на вечное существование. – Или не выдают, – задумчиво сказал Быков, глядя в потолок. – Как правило, к сожалению, не выдают. – Ну что же, это наша вина, а не наша беда. Между прочим, знаешь, кому всегда достается диплом? – Да? – Тем, кто воспитывает смену. Таким, как Краюхин. – Пожалуй, – сказал Быков. – И вот что интересно: эти люди, не в пример многим иным, нимало не заботятся о дипломах. – И напрасно. Меня вот всегда интересовал вопрос: становимся ли мы лучше от поколения к поколению? Поэтому я и заговорил о кадете. Старики всегда говорят: «Ну и молодежь нынче пошла. Вот мы были!» – Это говорят очень глупые старики, Владимир. Краюхин так не говорил. – Краюхин просто не любил теории. Он брал молодых, кидал их в печку и смотрел, что получится. Если не сгорали, он признавал в них равных. – А если сгорали? – Как правило, мы не сгорали. – Ну вот, ты и ответил на свой вопрос, – сказал Быков и снова взялся за газету. – Стажер Бородин сейчас на пути в печку, в печке он, пожалуй, не сгорит, через десять лет ты с ним встретишься, он назовет тебя старой песочницей, и ты, как честный человек, с ним согласишься. – Позволь, – возразил Юрковский, – но ведь на нас тоже лежит какая-то ответственность. Мальчика нужно чему-то учить! – Жизнь научит, – коротко сказал Быков из-за газеты. В кают-компанию вошел Михаил Антонович в пижаме, в шлепанцах на босу ногу, с большим термосом в руке. – Добрый вечер, мальчики, – сказал он. – Что-то мне захотелось чайку. – Чаек – это неплохо, – оживился Быков. – Чаек так чаек, – сказал Юрковский и стал собирать свои бумаги. Капитан и штурман накрыли на стол, Михаил Антонович разложил варенье в розетки, а Быков налил всем чаю. – А где Юрик? – спросил Михаил Антонович. – Спит, – ответил Быков. – А Ванюша? – На вахте, – терпеливо ответил Быков. – Ну и хорошо, – сказал Михаил Антонович. Он отхлебнул чаю, зажмурился и добавил: – Никогда, мальчики, не соглашайтесь писать мемуары. Такое нудное занятие, такое нудное! – А ты побольше выдумывай, – посоветовал Быков. – Как это? – А как в романах. «Юная марсианка закрыла глаза и потянулась ко мне полуоткрытыми устами. Я страстно и длинно обнял ее». – «Всю», – добавил Юрковский. Михаил Антонович зарделся. – Ишь, закраснелся, старый хрыч, – сказал Юрковский. – Было дело, Миша? Быков захохотал и поперхнулся чаем. – Фу! – сказал Михаил Антонович. – Фу на вас! – Он подумал и заявил вдруг: – А знаете что, мальчики? Плюну-ка я на эти мемуары. Ну что мне сделают? – Ты нам вот что объясни, – сказал Быков. – Как повлиять на Юру? Михаил Антонович испугался. – А что случилось? Он нашалил что-нибудь? – Пока нет. Но вот Владимир считает, что на него нужно влиять. – Мы, по-моему, и так на него влияем. От Ванюши он не отходит, а тебя, Володенька, просто боготворит. Раз двадцать уже рассказывал, как ты за пиявками в пещеру полез. Быков поднял голову. – За какими это пиявками? – спросил он. Михаил Антонович виновато заерзал. – А, это легенды, – сказал Юрковский, не моргнув глазом. – Это было еще… э-э… давно. Так вот вопрос: как нам влиять на Юру? Мальчику представился единственный в своем роде шанс посмотреть мир лучших людей. С нашей стороны было бы просто… э-э… – Видишь ли, Володенька, – сказал Михаил Антонович. – Ведь Юра очень славный мальчик. Его очень хорошо воспитали в школе. В нем уже заложен… как бы это сказать… фундамент хорошего человека. Ведь пойми, Володенька, Юра уже никогда не спутает хорошее с плохим… – Настоящего человека, – веско сказал Юрковский, – отличает широкий кругозор. – Правильно, Володенька, – сказал Михаил Антонович. – Вот и Юрик… – Настоящего человека формируют только настоящие люди, работники, и только настоящая жизнь, полнокровная и нелегкая. – Но ведь и наш Юрик… – Мы должны воспользоваться случаем и показать Юрию настоящих людей в настоящей, нелегкой жизни. – Правильно, Володенька, и я уверен, что Юрик… – Извини, Михаил, я еще не кончил. Вот завтра мы пройдем до смешного близко от Эйномии. Вы знаете, что такое Эйномия? – А как же? – сказал Михаил Антонович. – Астероид, большая полуось – две и шестьдесят четыре астрономические единицы, эксцентриситет… – Я не об этом, – нетерпеливо сказал Юрковский. – Известно ли вам, что на Эйномии уже три года функционирует единственная в мире физическая станция по исследованию гравитации? – А как же, – сказал Михаил Антонович. – Ведь там же… |