Книга Джентльмен в Москве, страница 87 – Амор Тоулз

Софья была уже где-то на середине произведения. Виктор Степанович повернулся к Ростову и приподнял брови. Выражение лица музыканта, казалось, говорило: «Нет, вы можете в это поверить? Вы способны оценить, как она играет?» Потом он снова повернулся к пианино и перевернул нотный лист, словно он сам был учеником мастера.

После того как замолкли последние аккорды, Ростов на несколько минут вышел из зала вместе с Виктором Степановичем, чтобы перед ним извиниться. Потом граф вернулся и сел рядом с Софьей на банкетку около пианино.

Они некоторое время молчали.

– Почему ты не сказала мне, что учишься играть на пианино? – спросил граф.

– Я хотела, чтобы это было для тебя сюрпризом, – ответила она, – подарком ко дню рождения. Я совсем не хотела тебя расстроить. Прости, что все так получилось.

– Софья, это я должен извиняться. Ты не сделала ничего плохого. Наоборот. Ты великолепно играла, честное слово.

Она зарделась и опустила глаза на клавиатуру.

– Это прекрасное произведение, – заметила она.

– О да! – согласился граф и рассмеялся. – Это прекрасная композиция. Но всего лишь запись нот на листе бумаги: линии, кружочки и точечки. Все, кто учится играть на пианино, исполняют именно этот ноктюрн Шопена. Но подавляющее большинство играет его исключительно в виде упражнения. Лишь один из тысячи или даже один из ста тысяч вкладывает в музыку столько, сколько вложила ты.

Софья продолжала смотреть на клавиатуру. Граф внимательно следил за выражением ее лица.

– У тебя все в порядке? – не без волнения спросил Ростов.

Софья с удивлением посмотрела на графа, но, увидев озабоченное выражение его лица, улыбнулась.

– Конечно, папа. А почему ты спрашиваешь?

Граф покачал головой.

– Несмотря на то что я никогда в жизни не играл ни на одном музыкальном инструменте, я немного разбираюсь в музыке. Ты сыграла вступительные ноты ноктюрна с таким чувством сердечной боли и грусти, что мне кажется, будто ты сама испытала эти чувства.

– Ах, вот ты о чем! – воскликнула она и с энтузиазмом молодого ученого начала объяснять: – Виктор Степанович называет это настроением. Он говорит, что, перед тем как начинать играть произведение, исполнитель должен всей душой и всем сердцем понять заложенное в нем настроение. И перед тем как играть эту вещь Шопена, я всегда вспоминаю о своей матери. У меня остается о ней все меньше и меньше воспоминаний, и эти воспоминания меркнут. Я думаю об этом и начинаю играть.

Графа поразили ответ Софьи и глубина ее мысли.

– Ты понимаешь, о чем я говорю? – спросила девушка.

– Очень хорошо понимаю, – ответил он и, немного подумав, добавил: – Когда я был моложе, то точно так же думал по поводу воспоминаний о своей сестре. С каждым годом мне казалось, что воспоминания о ней тускнеют, и я боялся, что в конце концов совсем ее забуду. Но на самом деле это невозможно. Не имеет значения, сколько лет прошло: те, кого мы любили, никогда не исчезнут из нашей памяти.

Они замолчали. Потом граф обвел рукой зал.

– Между прочим, этот зал был ее любимым местом в отеле.

– Ты говоришь о своей сестре?

– Нет, нет. Я имею в виду твою мать.

Софья с удивлением тоже обвела глазами зал.

– Она любила этот зал?

– О да. Сразу после революции люди пытались найти ответ на вопрос, как они будут жить дальше, чем им следует заниматься. Наверное, в этом обновлении и заключен смысл любой революции. Тогда все стремились забыть прошлое, но то, как делать что-то по-новому, еще до конца не понимали. Поэтому по всей России люди объединились в профсоюзы, комитеты и комиссариаты, члены которых собирались в залах для того, чтобы решить, что делать дальше.

Граф показал пальцем на балкон.

– Когда твоей маме было девять лет, она забиралась наверх, пряталась за балюстрадой и наблюдала, как внизу проходили самые разные встречи, митинги и совещания. Ей все это очень нравилось, нравилось слушать выступления, прения и споры. И, скажу тебе, она была совершенно права. Прямо у нее на глазах рождалась новая жизнь, появлялись новые политические институты, вырабатывались подходы, методы и традиции. Я иногда тоже к ней присоединялся и находился на балконе, но от сидения в согнутом положении у меня начинала ужасно болеть шея.

– Значит, ты вместе с ней был там, на балконе?

– Да, она меня туда буквально затаскивала.

Ростов и Софья улыбнулись.

– Собственно говоря, благодаря тому, что я однажды сидел на балконе, я и познакомился с тетей Мариной. Дело в том, что у меня тогда брюки разошлись по шву.

Софья засмеялась.

– А потом, когда твоей маме было тринадцать или четырнадцать лет, она приходила в этот зал, чтобы проводить в нем эксперименты… – сказал граф.

– Эксперименты?

– Твоя мама не была человеком, готовым верить людям на слово. Все то, что она не видела собственными глазами или не пережила, она называла гипотезой. Именно так она относилась и к математическим и физическим законам. Однажды я видел, как она проверяла законы Ньютона и открытия Галилея. Она сбрасывала с балкона разные предметы и засекала время их падения при помощи хронометра.

– А вообще обычный человек в состоянии проверить эти законы?

– Для твоей мамы не было ничего невозможного.

Они помолчали, и потом Софья поцеловала графа в щеку.

* * *

Когда Софья ушла на встречу с подругой, граф отправился в ресторан на первом этаже и позволил себе выпить во время обеда бокал вина. Вино за обедом он регулярно пил только в молодости, пока ему не стукнуло сорок. Потом он пил вино за обедом крайне редко. Однако, учитывая неожиданные и в целом приятные события того дня, граф решил сделать исключение. После того как официант убрал его тарелку, Ростов отказался от десерта и попросил еще бокал вина.

Сидя с бокалом вина, граф обратил внимание на сидевшего за соседним столиком молодого человека, который что-то рисовал в большом блокноте. Днем раньше граф уже видел этого молодого человека в фойе отеля, где тот сидел со своим блокнотом и цветными карандашами.

Граф наклонился в его сторону.

– Портрет, пейзаж или натюрморт? – спросил он.

Молодой человек с удивлением посмотрел на Ростова.

– Простите?

– Я обратил внимание на то, что вы делаете набросок, и хотел поинтересоваться, что вы рисуете – портрет, пейзаж или натюрморт?

– Ни то, ни другое, ни третье, – вежливо ответил молодой человек. – Я рисую интерьер.

– Интерьер ресторана?

– Да.

– Позволите взглянуть?

Молодой человек немного подумал, потом передал графу блокнот.