Книга Пойми и прости, страница 48 – Дж. П. Моннингер

Мы сделали по глотку. На вкус мартини напоминал мне расплавленное стекло.

— Теперь твоя очередь, — сказал он.

— Ты тоже достигнешь огромного успеха в Нью-Йорке и будешь ездить в Вермонт по выходным. А щенок, о котором ты мечтаешь, превратится в скамеечку для ног — в старости пригодится.

Мы снова отпили из бокалов.

— Наклонись вперед, — сказал он. — Я всегда хотел взглянуть сверху вниз на женское платье, пока пью мартини.

— Ты никогда так не делал?

— Ни разу.

— Зачем мальчики это делают?

— А почему бы и нет? Это весело.

— Ты хочешь увидеть соски или дело не в этом?

Сделав всего пару глотков, я почувствовала, как мартини ударил мне в голову.

— Не в этом.

— Тогда в чем же дело?

— Думаю, в том, чтобы увидеть нижнее белье. И сделать это тайком, точно не зная, осознает ли она это, но она осознает, только ни за что не признается в этом. Она хочет, чтобы ее увидели, не так явно, но определенно хочет.

— В этом есть смысл. Говоря «она», ты подразумеваешь любую женщину?

— Носительницу декольте. Вам ведь наверняка хочется соблазнять.

— На мне сегодня как раз подходящее платье, — сказала я.

— Наклонись немного вперед.

— Мне отвернуться? Как это работает?

— Ты разрешаешь мне посмотреть, но в то же время не разрешаешь. В этом вся фишка.

— Думаю, я знала это отчасти.

Я выпрямилась и подняла бокал. Он повторил за мной.

— Дважды в жизни у тебя будет конъюнктивит, — изрекла я, — а твой хомяк сбежит и умрет под твоим холодильником.

— Это ужасно, — сказал он и сделал глоток. — А ты в старости пристрастишься к корневому пиву и начнешь носить килты и береты в цветочек.

— Мне нравится такой наряд.

— Пей, — сказал он, и я послушалась.

— Может, еще потанцуем? — спросил он.

— Да, давай.

— Ты знаешь эту песню?

— Нет, а ты?

— Нет. Это хорошо. Не хочу, чтобы у нас появилась какая-нибудь сопливая песенка, которая будет ассоциироваться с нашей последней ночью в Париже.

— Согласен.

Он обошел столик и придержал мой стул, пока я вставала.

— Я видел твое платье сверху, — сказал он. — Очень даже неплохо.

— Я рада за тебя.

Мы вышли на танцпол.

Было поздно, очень поздно, а мы все так же были на танцполе. Моя голова лежала на его плече. Я безумно устала, и мне хотелось просто раствориться в нем. Мы не хотели возвращаться в постель. В этом весь фокус трансатлантических рейсов. Гуляй всю ночь, а потом спи в самолете.

— Мы с тобой вместе в Париже, — сказал Джек. — Некоторые пары ждут всю жизнь и так никогда и не попадают в Париж.

— А мы уже в Париже.

— Мы пили мартини в Париже.

— А точнее — два мартини. Ты был прав насчет этого.

— Мартини — это напиток, который основывается на науке.

— Значит, пить водку с мартини — это всегда плохая идея?

Он кивнул.

— Если только ты не в Шебойгане.

— Где это, Шебойган? Мне нравится произносить «Шебойган».

— Это, случайно, не в штате Нью-Йорк? Нет, скорее в Висконсине.

— Шебойган. Ше-бой-ган. Бьюсь об заклад, это индийское слово.

Музыка утихла. Мы не стали сразу же отходить друг от друга.

— Мы не можем быть одной из тех дурацких парочек, которые продолжают танцевать, даже когда прекращается музыка, — сказал Джек. — Это заставит меня переосмыслить наши отношения.

— Ладно, пойдем.

Он поцеловал меня в шею и еще раз, прямо в макушку. Затем он остановился, и мы медленно разъединились.

— Вот так, — сказал он.

Без его рук мне стало холодно, и я снова прижалась к нему.

— Если мы не будем спать всю ночь, то выспимся в самолете, верно? — спросила я.

— Таков наш план.

— Я хочу прогуляться и посмотреть на город. Хочу попрощаться с ним.

— Уже поздно, — ответил Джек. — Может быть, даже немного опасно.

— Тогда найдем бар. Какое-нибудь теплое место.

— Погоди, я спрошу, — сказал он.

Он отошел и спросил у одного из музыкантов, куда нам пойти. Казалось, тот не знал, но другой парень, гитарист, сказал что-то, и Джек кивнул. Вернувшись, он обнял меня и провел к столику.

— Недалеко отсюда, — сказал он.

— Помнишь, как мы спали в стоге сена в Амстердаме?

— Да, помню.

— Я думал, ты станешь соблазнять меня. Захочешь покувыркаться в сене.

— Я просто знала, как с тобой играть.

— Не сомневаюсь.

Я взяла свою сумочку и окинула взглядом столик, чтобы убедиться, что ничего не забыла. Джек задвинул стулья. Он подошел, приобнял меня и повел к выходу.

— Это была наша первая совместная ночь. В стоге сена в Амстердаме. Неплохая история, чтобы кому-нибудь рассказать. Мы можем еще долго обедать за этой историей.

— Это устаревшее выражение, — сказал Джек. — Обедать за историей.

— Как думаешь, что значит щенок, которого я упомянула в своем тосте?

— Думаю, щенок символизирует невинность.

— Мне тоже так кажется, — призналась я. — И надежду на что-то настоящее.

— Щенки символизируют сексуальные извращения, — сказал Джек. — Так считал Фрейд.

— Это неправда.

— Конечно правда. Так можно сказать о чем угодно, и никто не докажет обратного. Это тоже слова Фрейда. Сама попробуй.

— Мужчины, которые играют на кларнетах, имеют фаллическую одержимость. Так считал Фрейд.

— Видишь, это работает.

— Даже лучше, чем должно.

Мы подошли к двери и вышли на улицу. Солнце еще не встало, но до восхода осталось немного. Это чувствовалось и было видно. Весь город походил на ковер-самолет, магический ковер, которому не хватало смелости взлететь в воздух. На карнизах зданий кое-где топтались сонные голуби. Джек прижал меня к себе.

— Ты замерзла? — спросил он.

— Немного.

— Почему женщины вечно мерзнут?

— Потому что мы носим вещи, на которые мальчики смотрят сверху вниз.

— Согласен. И мы вам благодарны.

— А я всегда думала, что все это ради сосков. Теперь это не так смущает.