Книга Пойми и прости, страница 75 – Дж. П. Моннингер

Эми выдула ртом воздух. Я попыталась представить, который у них час, но мой мозг не справился с расчетами.

— Когда ты летишь в Японию? — спросила она.

— На следующей неделе.

— Ладно, — сказала она. — Это хорошо. Отправляйся в Японию и сделай себе новую прическу. Купи меч самурая. Встряхнись. Удачи тебе.

— Мистер Ру говорит, что все решает судьба.

— Мистер Ру? Кто такой мистер Ру? У него не может быть такое имя.

— Сегодня может, — сказала я и отключилась.

Я отправилась на прогулку. И я смотрела.

Постепенно мне удалось понять формат этого фестиваля. Просто непрерывные танцы. К слову, на время фестиваля нанимают специальных людей, которые танцуют все три дня, чтобы у зимы не было шансов снова пустить корни. Мне об этом рассказывали несколько людей. Звук колокольчиков пронизывал все на свете. Он настолько глубоко впился в мое сознание, что со временем я просто перестала его замечать, словно тиканье часов или шум поезда. Колокольчики, танцы, Батак. Фестиваль Сурва.

Я шла и размышляла над тем, как же получилось так, что я оказалась в Батаке, в Болгарии. Попыталась представить, как выгляжу со стороны. Вот идет девушка, достаточно привлекательная, хорошо одетая, которая просто бесцельно бродит по улицам целыми днями. Очевидно, американка, очевидно, туристка, очевидно, полоумная. Живет в крошечной комнатушке, спит на монашеской койке, пока белолицый купидон выдувает горячий воздух, чтобы она не замерзла.

Полный абсурд.

Я — это абсурд.

«Пила-пила, лети как стрела», — прошептала я пять раз, сотню раз, тысячу раз. Это кричалка из детства, она значила, что во время игры в прятки нужно выходить из укрытия. Джек меня не услышал. Джек не вышел из укрытия и не прекратил прятаться.

Я пообедала в кафе немного дальше от центра. Снова заказала суп. Овощной. Официант спросил, хочу ли я вина. Я отказалась. И заказала пиво. Попросила его принести самое темное, самое тяжелое и самое местное пиво, которое только у них есть. Он улыбнулся, кивнул и поспешил прочь. Это был низкорослый коренастый мужчина с огромными предплечьями. Он поставил пиво на мой столик и кивнул, чтобы я попробовала. Я послушалась. У пива был тяжелый и горький вкус, с привкусом корней деревьев и пальцев гномов, кто его знает, но это было лучшее пиво в моей жизни.

— Да, — сказала я. — Прекрасно.

И именно в этот момент я увидела, как Джек проходит мимо окна ресторана.

Я вскочила и подбежала к столу у окна — пара, обедавшая за ним, отклонилась назад, испугавшись или разозлившись из-за того, что мое тело внезапно повисло над их обедом.

— Простите, извините, простите, — сказала я.

Я постучала в окно. Стучала, пока не поняла, что оно может разбиться. Но Джек меня не слышал. Он не останавливался. Его коричневая куртка исчезла в толпе.

— Сейчас, — сказала я официанту, метнувшись обратно, к своему столику. — Вот, я плачу. Держите.

Я бросила деньги на столик. Официант начал рыться в карманах, чтобы дать мне сдачу, но я не стала ждать. Подбежала к двери, выскочила на улицу и помчалась за Джеком. Я бежала так быстро, как не бегала никогда в жизни. Я знала, что он может исчезнуть в одно мгновенье. Может свернуть в магазин или отправиться в свой отель. Случиться могло что угодно. Но он направился к центру города, где танцоры безустанно продолжали свои движения. Идя в этом направлении, он, скорее всего, будет наблюдать за торжеством. Был почти вечер, свет и шум вели туристов к площади, где проходят главные гуляния.

Я поймала его за полквартала до центра. Я узнала его спину, походку, форму его шеи и плеч. Я думала о том, как я могла не узнать его раньше, ведь его тело было знакомо мне до боли. Я кружила вокруг него, то и дело пытаясь увидеть его лицо. Мне не хотелось подбегать к нему и дергать за плечо, кричать прямо в лицо: «Привет, Джек. Помнишь меня? Помнишь девочку из Парижа?»

Может, он шел на встречу с другой женщиной.

Еще половину квартала я шла по другую сторону дороги и смотрела на него. Это было несложно. Улицы заполнили толпы людей. У него не было причины искать меня или верить в то, что кто-то может рассматривать его особо внимательно. Единственной причиной того, что он повернется ко мне, мог стать лишь шумный взрыв вокруг меня. На всякий случай я все же смешалась с танцорами и уверенно последовала за ним. Мы одновременно подошли к площади.

Я остановилась. Он тоже. Несколько минут мы стояли не двигаясь. Он не отрывал взгляда от танцоров. Я попыталась понять, куда он смотрит, чтобы убедиться, что он не ищет кого-то особенного.

Сколько раз я проигрывала этот момент в своей голове? Сколько раз я могла сказать ту или иную фразу, нужную фразу, которая бы все изменила, заставила бы Джека понять неправильность его действий, его виденья ситуации, которая заставила бы его сдаться и попросить меня принять его обратно? Я превратилась в сплошные хаос и дрожь. Я сомневалась, что вообще могу говорить. Я никогда не представляла себе этого момента. Никогда не думала, что подойти к нему будет настолько тяжело. В это же время я осознала, что по-прежнему его люблю. Люблю каждую его клеточку, каждый взгляд, каждую деталь его облика.

А еще я видела, что он болен. Он осунулся. Побледнел.

«Повернись ко мне, — думала я. — Повернись сейчас».

И он повернулся. Вот так просто.

Но его взгляд был направлен мимо меня. Он меня не видел. Он снова посмотрел на площадь, на танцоров, и я задержала дыхание, думая, как же так вышло. Может, лучше просто его отпустить? Впервые до меня дошло — по-настоящему, — что у меня тоже была обязанность. Может, моим долгом было его отпустить. Подойдя к нему, я нарушила бы его личное пространство, его право покинуть мир на своих условиях. У него было право побыть одному, и в этот момент я почувствовала себя полной дурой, эгоисткой, ведь я никогда даже не думала об этом.

В конце концов все решила судьба.

Его высота нас спасла. Он снова посмотрел в мою сторону, тут-то наши взгляды и встретились. В его глазах засияло понимание. Мысленно я поклялась, что не пойду к нему навстречу. Не пошевелю и пальцем. Я поняла, что ему еще не поздно уйти, и если он это сделает, я его отпущу.

Мы долго смотрели друг на друга. Вокруг нас, ничего не замечая, танцевали люди.

Он шагнул ко мне. Я не шевелилась. Это было мое обещание самой себе. Я смотрела, как он подходит все ближе, его лицо изменила болезнь, а тело было не таким крепким, как раньше. Ему пришлось остановиться несколько раз, чтобы увернуться от людей вокруг. И вот чудесным образом он оказался передо мной. Джек Вермонтский. Мужчина, которого я люблю безо всяких надежд и причин.

Он поднял меня, поцеловал, обнял. Он медленно кружил меня, и я знала, я чувствовала, что он потерял свою силу. Теперь я знала все, каждое слово и мысль, и я прижалась к нему, целовала его снова и снова. Он целовал меня и, медленно опустив на землю, целовал снова, останавливаясь и опять продолжая, словно поцелуи могли заменить и мысли, и воздух. Да и какой теперь толк в словах? Он умирал и решил не перекладывать на меня эту ответственность. Я не могла его винить.