Онлайн книга «Шахерезада. Тысяча и одно воспоминание»
|
Боря где-то странствует в Крыму и вернется к концу месяца. Читаю заново запоем Бунина. Когда завершите свою диссертацию, окунитесь в его изумительную серебряную прозу. Я рада, что Ваша работа хорошо строится. Когда Вы думаете перейти к другим периодам его творчества [429], после Рима? Кстати, мы очень мало знаем об этом времени его жизни. Читаю седьмой номер альманаха «Панорама искусств» и словно окунулась в свою прошлую жизнь. Сколько оказалось ушедших друзей, которые отныне живут в книгах. Мы здесь пережили отголосок землетрясения, случившегося в Таджикистане. Там оно было сильным и свирепым. Аничка, спасибо за перевод «Тени». Он снова получился у Вас замечательно. Я искренне восхищаюсь Вашим даром, если у Вас так же великолепно получались бы переводы рифмованных стихов, Вы могли бы считать, что Вы владеете еще одной профессией. У Вас чудесное чувство ритма и верность поэтической сути стиха. Из моего летнего ночного урожая посылаю Вам еще два стихотворения. У меня было несколько запойных поэтических ночей. Не знаю, как назвать стихотворение о предке. Как все, связанное с моими глинами, оно искренно, как исповедь. <…> Когда держу в руках Я влажной глины ком, Мне кажется, что я Послушна чьей-то воле. Со мною нет живых Со мною только вы, Что из безмолвной глины Мной сотворены. Откуда вы ко мне пришли, Мои улыбчивые лики? Вы лепитесь и оживаете в ночи В согласии с Тайной роста, Откуда-то, из тьмы времен Вы рветесь к воплощенью, И облик ваш я узнаю Со странной ясностью Воспоминания – неведомого мне. <…> Читая Ваше письмо, ясно представляла Ваши дни в Бретани – и море, и велосипед, и музицирование. Вообще, я лучше вижу Вашу Бретань, чем парижскую жизнь. Я вижу словно наяву прелестные старинные французские города, и целые вереницы видений, поэтических, музыкальных, архитектурных – вся роскошь французской культуры возникает, как пиршество. И я в моем убежденном эскапизме негодую на двадцатый век, вторгающийся в жизнь людей и природы, взрывающий все животворные ключи земли и омертвляющий многовековую духовность народов. Аничка, как-то, несколько месяцев тому назад, посетила меня одна Ваша подруга по университету [430]. Она очень славная и мне понравилась. Я просила ее приходить, но она, очень, по-видимому, застенчивый человек, больше не пришла. Напишите ей, что я буду рада видеть ее у себя. Передайте привет Вашему другу, чье имя запомнилось только в поэтическом переводе «Белей, чем снег», – так, кажется. Журушка вместе со мной и садом обнимает нашу далекую милую Аню, желаем все счастливой жизни и удачи в ее поэтическом подвиге. Слушая хорошую музыку, вспоминайте обо мне. Ваша, любящая Вас Галина Лонгиновна Галина Козловская – Анне Фэвр-Дюпэгр 10 ноября 1985 Дорогая моя Аничка! Только что собралась писать Вам письмецо, как пришла Ваша открыточка из Кракова. А некоторое время тому назад Танечка [431] принесла мне от Вас дивного, любимейшего мною Боттичелли. Спасибо, моя дорогая, за доставленную радость. Самое удивительное, что с этим связана одна история, в том духе, что со мной всегда случаются. Дело в том, что с некоторых пор меня преследует одно женское лицо, преследует днем и в снах. Я решилась начать лепить одну композицию (поясную), где прекрасная женщина, наклонясь, утешает припавшего к ней плачущего юношу. Очень много ее обдумываю и вижу, но боюсь, что у меня не хватит дара воплотить то, что я вижу. И когда пришла Таня, и мы раскрыли Боттичелли, на меня с обложки глянуло мое лицо. Я просто оцепенела. Теперь всё думаю: мне помнится, что я никогда не видела этой вещи, поэтому я не могла ее вспоминать, почему же я видела то, что уже давно осуществил великий художник? Был у меня недавно наш московский друг [432]. Вспоминали Вас и радовались, что Вы умница и хорошо строите свою жизнь и работу. Я же плохо себя веду. Много болею, и, вероятно, мой диабет выкидывает со мной фокусы. Я иногда впадаю в состояние ослика, который не хочет сдвинуться с места. Не хочу вставать, двинуть рукой, ногой, есть, что-то делать. В лучшие свои дни бросаюсь в стихи, какое-то время сижу на крылечке и дивлюсь красоте осеннего сада. Он всё еще неописуемо прекрасен! Затем сплю, потом читаю до изнеможения и снова впадаю в сон. Дом мой запущен, и у меня всё меньше и меньше сил справляться с бытом. У Журушки от старости стали курчавиться перышки, он в жару летом мало ел. Сейчас я его откармливаю огурцами, которых он ест очень много и стал лучше выглядеть. Лишь для меня нет уже в природе овоща, который бы прибавил мне сил. Посылаю Вам несколько стихотворений осеннего урожая. Хотелось бы, чтобы они нашли отклик в Вашей душе. Еще раз спасибо, дорогая, за Боттичелли и за Таню. Мне хочется, чтоб она ко мне приходила. Ива
Сегодня в полдень Я свои поила ивы. И свежесть влаги Ринулась, ликуя, В давно иссохший водоем. Я прислонилась К любимице своей И ей сказала: «Как хорошо, что мы С тобой вдвоем стоим На этой теплом и влагой Дышащей земле. Мы так давно неразлучимы, И ты во мне, И я в тебе Запечатлелись и слились». <…> Кольцо царя Соломона
Как я хотела бы надеть Хотя б на миг один Счастливый Соломонов перстень!.. И стал бы мне понятен смысл Всех птичьих радостей взахлеб, Могла б узнать, как сладок стае виноград, Узнала бы, каков глоток воды В счастливом птичьем горле. И как меж небом и землей Прекрасна и легка Покорная полету высота. * * * Вчерашней ночью, перед сном Мой сад пахнул в окно дождем, Беззвучным, вкрадчивым и затаенным. Поутру я распахнула дверь, Стоял он тихий, осиянный, Не ведая о своем преображеньи, А труженица осень всё глядела На позолоченный ее руками сад И обошла лишь розу белую в цвету, И пожалев, навстречу солнцу подняла, И отдала последнее ее дыханье Ее счастливейшему дню. Мои ивы только сейчас стали золотые, а то сплошным золотом на их зеленом фоне стоял гранатовый куст. |