Книга Подлинная история Дома Романовых. Путь к святости, страница 225 – Николай Коняев

Идеального состояния рабовладельческая империя достигла при Екатерине II, ибо эта императрица только, исполняя все требования крепостников-вольтерьянцев, и могла незаконно оставаться на троне. Когда А.С. Пушкин говорил, что «развратная государыня развратила и свое государство», он, вероятно, это и имел в виду…

Интересы дворян, превратившихся в замкнутую касту рабовладельцев, определяли теперь не только внутреннюю, но и внешнюю политику.

Павла, пошедшего наперекор рабовладельцам-вольтерьянцам, убили. Его сына, Александра I, принудили участвовать в заговоре-убийстве прежде всего для того, чтобы у него, когда он взойдет на трон, не появилось искушения, подобно отцу, изменить характер рабовладельческой империи.

И Александр I подчинился… Объявив, что при нем все будет как при бабушке, он принял на себя обязательства, от которых трудно было освободиться.

Мы уже говорили, что заговорщиков подтолкнул к убийству императора Павла его разрыв с Англией, нанесший серьезный экономический ущерб русским рабовладельцам. Иных причин у России для вражды с Наполеоном не было.

И все-таки потребовалось поражение под Аустерлицем, прежде чем Александр I попытался развернуть эту губительную для русских национальных интересов политику и попытаться, как и собирался убитый отец, «съесть европейский пирог» вместе с Наполеоном.

Сближение это Александру I давалось трудно, практически весь «интимный» комитет активно противодействовал, не гнушаясь при этом и прямым предательством. Известно, например, что идеолог комитета Лагарп, будучи послан к Наполеону с посланием Александра I, письмо так и не передал, «найдя, что Наполеон действует уже не в том направлении, какое видел он (Лагарп. – Н.К.) в его делах ранее».

Письмо, которое многое могло переменить в истории, «благородный» республиканец возвратил через тридцать лет уже Николаю I.

И не только в «интимном» кружке зрело предательство.

«Вероятность новой войны между Россией и Францией возникла почти вместе с Тильзитским миром, – писал М.М. Сперанский. – Самый мир заключал в себе почти все элементы войны».

Тильзитский мир был чрезвычайно непопулярен среди дворян-крепостников. Все выгоды, которые получала от этого мира Россия, не способны были вознаградить потерю коммерческих интересов дворян-рабовладельцев, вызванных континентальной блокадой. Какое значение мог иметь выход России к Средиземному морю или решение других насущных национальных задач, если рабовладельцы теряли при этом, как сказал поэт:

Определение щепетильный тут характеризует не лондонскую нравственность, а лондонскую специальность – торговца различными мелочами: иголками, булавочками, наперстками, шнурочками, тесемочками, крючочками, пуговичками, шпильками, колечками, сережками, бисером, духами, помадой…

Ради того, чтобы не нарушилось снабжение России этими крайне необходимыми развратным русским рабовладельцам товарами, и вынуждено было русское правительство пойти на нарушение главного условия Тильзитского мира и Эрфуртской конвенции – континентальной блокады Англии.

Встреча императора Александра I и Наполеона на Немане около Тильзита 23 июня 1807 г.

Французский посол сообщал тогда, что в высшем свете Петербурга «развязно и смело» толкуют о возможности, даже неизбежности нового дворцового переворота, все чаще вспоминают о примере 11 марта 1801 года. И «если, – пишет Коленкур, – нечего опасаться за жизнь Наполеонова союзника (Александра I. – Н.К.), то только потому, что его охраняет страх перед воцарением Константина, в котором видят нового Павла».

Вот так из-за шпилек и булавок наша аристократия шаг за шагом и вовлекала Россию в войну.

И добилась своего.

12 июня 1812 года, ночью, 600-тысячная армия Наполеона переправилась через Неман. Началось нашествие «двунадесяти языков»…

Дворянами-рабовладельцами начало войны было встречено с необыкновенным воодушевлением. Московское дворянство, например, еще до 16 июля, когда был подписан манифест о созыве народного ополчения, не ожидая воззвания государя, постановило составить ополчение, в которое сдавало каждого десятого от своих крепостных.

Наверное, если бы крепостнический патриотизм и далее развивался в том же русле, слова Александра I: «Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем» – так бы и остались только словами…

Тут нужно сказать то, о чем не любят говорить у нас…

Кампанию 1812 года Наполеон не планировал как завоевательную и не собирался присоединять Россию к своей империи. Ему важно было разгромить русскую армию и принудить Александра I заключить мир на условиях, невыгодных для русских рабовладельцев, а главное, совершенно неприемлемых для Англии.

И наверное, это и удалось бы ему, и после стремительного наступления французской армии, после Смоленска или Бородина Александр и согласился бы подписать мир, однако события развивались иначе, и такого развития их не мог предугадать и гениальный Наполеон…

Стало общим местом говорить о неумении Александра I руководить государством и командовать армией.

«Для Александра 1812 г. был связан с весьма ему тягостным личным испытанием, – пишет А.Е. Пресняков. – Он всю борьбу с Наполеоном воспринимал как свое личное дело, не русское только, а общеевропейское. Тем труднее ему было примириться с роковой необходимостью снова пережить сознание “бесполезности” императора, который не годится в полководцы».

В принципе, тут все верно, кроме одного…

Тут нет ответа на вопрос: кто же все-таки сумел сделать войну 1812 года Отечественной?

Неужто московские рабовладельцы, порешившие в патриотическом возбуждении отдать в ополчение каждого десятого своего раба?

Или, может быть, российские генералы Барклай де Толли и Багратион, в результате всех своих «блистательных» маневров только у Смоленска и сумевшие соединить русские армии?

Или наш гений Михаил Илларионович Кутузов, при том при всем все-таки сдавший Москву неприятелю?

Спору нет… Если и не полководческими талантами, то пониманием характера войны наши генералы, вероятно, превосходили маршалов Наполеона…

И некоторые русские дворяне не только жертвовали войне крепостных рабов, но и сами выходили на поле боя, сами проявляли чудеса храбрости. Можно вспомнить тут легендарный бой корпуса Н.Н. Раевского с маршалом Даву возле деревни Салтановка. Прикрывая переправу через Днепр армии Багратиона, генерал Раевский сумел сдержать натиск противника. В самый острый момент боя он, взяв за руки своих сыновей, лично повел в атаку на французские батареи Смоленский полк.