Книга Волшебник Севера, страница 26 – Джон Фланаган

– Прошу прощения, друзья. Моя распорядительница говорит, что настала пора ужинать. Мы долго шли по снежной дороге, а она получает десятую долю моего заработка и мой ужин.

По залу прокатился хохот. Собравшиеся были сельскими жителями, прекрасно понимавшими, что перед ними хорошо обученная собака. И им понравилось, как Уилл ненавязчиво намекнул трактирщику, что неплохо было бы перекусить.

Ужин не заставил себя долго ждать. Одна из девушек прислуги принесла ему дымящуюся тарелку мяса и без лишних слов поставила миску с мясными обрезками, костями и подливкой для собаки. Уилл улыбнулся в знак благодарности и кивнул мужчине за стойкой. Трактирщик, занятый тем, что подливал вино в кружки тем, у кого пересохло горло от пения, растянул рот в широкой улыбке до ушей.

– А за вашей лошадью не нужен уход, молодой человек? – спросил он.

Уилл ответил с набитым ртом:

– Я взял на себя смелость поставить своих лошадей в вашем сарае, хозяин. Уж слишком суровые здесь ночи, чтобы оставлять их снаружи.

Трактирщик кивнул в знак согласия, и Уилл снова набросился на еду. Жаркое было восхитительным.

К его столу подошел ломовой извозчик, который так хмуро встретил Уилла, когда тот только что вошел в таверну. Уилл с любопытством отметил, что плечистый мужчина не садится рядом с ним и не вторгается в его личное пространство. Уилл уже понял, что люди в подобных заведениях относятся к жонглерам с некоторым уважением. Извозчик просто поставил полную кружку подогретого вина со специями:

– Хорошо играешь, парень. Это тебе.

Уилл, продолжая жевать, снова кивнул. Потом к нему подошли еще посетители, и каждый опустил по несколько монеток в лежавший на столе открытый футляр для мандолы. Среди медяков мелькнули даже серебряные, и Уилл снова почувствовал гордость.

– Ловко ты управляешься с лютней, – сказал один мужчина.

– Это мандола, – по привычке ответил Уилл. – У нее восемь струн, тогда как у лютни… – Он осекся и добавил: – Спасибо.

Покончив с ужином, он украдкой подал знак собаке, и та снова залаяла.

– Харли? Что ты говоришь?

Собака тут же замолчала.

– Теперь пора развлекать народ?

Он поднял голову навстречу сияющим от восторга лицам, пожал плечами и усмехнулся.

– Строгая распорядительница, так что ничего не попишешь, – сказал он, протягивая руку за мандолой.

Весь следующий час он играл различные песни – любовные, задорные, шуточные. Среди них была и его любимая грустная баллада «Зеленые глаза любви», и он настолько увлекся пением, что даже, к своей досаде, слегка запутался в восьми тактах проигрыша посередине. Но у нескольких слушателей выступили слезы на глазах, и Уилл снова с удовлетворением отметил, что его песни нравятся людям. Это было чувство, известное только исполнителям, когда удается достучаться до сердец и взять окружающих за душу. В футляре постепенно накапливалось все больше монет. Уилл не без удивления осознал, что можно и не тратить деньги, выделенные ему Кроули на дорогу. Он уже сам игрой мог заработать себе на жизнь.

Трактирщик, поставив за стойку одну из девушек, подошел и сел рядом с Уиллом, посмотрев на водяные часы на каминной стойке, отмерявшие время медленно падающими каплями.

– Пожалуй, еще одну и можно закругляться, – сказал он, и Уилл едва заметно кивнул.

Его охватило беспокойство. К этому моменту он готовился весь вечер – к возможности расспросить местных жителей о странных событиях в Норгейтском уделе. В этом и состояло преимущество жонглеров. Как сказал Берриган: «Сельские жители не доверяют чужакам. Но стоит пропеть им час-другой, и им кажется, что они знали тебя всю свою жизнь».

Уилл извлек последовательность минорных аккордов и запел известную песню:

С первыми же словами он ощутил перемену в настроении слушателей. Люди обменивались тревожными взглядами, отводили взор, а кто-то даже отвернулся. Он перешел к припеву:

И постепенно замолчал, словно впервые заметил замешательство собравшихся:

– Прошу прощения. Что-то не так?

И снова люди, которые лишь несколько минут назад весело хлопали в ладоши, принялись тревожно переглядываться, опасаясь встретиться с ним взглядом. Плечистый извозчик, явно обеспокоенный, произнес извиняющимся тоном:

– Просто не время петь о таких вещах и смеяться над волшебниками, паренек.

– Да ты ведь не знал… – добавил трактирщик, и остальные одобрительно закивали.

Уилл постарался улыбнуться как можно простодушнее.

– Не знал что? – спросил он.

Повисло молчание, пока его не прервал извозчик:

– Странные вещи творятся нынче в нашем уделе, вот что.

– Особенно с наступлением сумерек, – добавила одна женщина, и окружающие снова закивали.

Стараясь сохранять невинное выражение лица, Уилл мысленно поразился проницательности Берригана.

– Хотите сказать… что-то связанное с… волшебниками? – произнес он тихим голосом.

В таверне вновь воцарилась тишина. Люди боязливо оборачивались, поглядывая на дверь, словно ожидая, что через нее вот-вот ворвется злобный волшебник. Наконец ответил трактирщик:

– Не мы это сказали. Но вещи творятся действительно странные. Очень странные.

– Особенно в Лихой чащобе, – произнес высокий крестьянин, и все снова с ним согласились. – Всякие видения, звуки – аж жуть берет и кровь стынет в жилах. Я один раз слышал, и с меня хватит.

Теперь, когда кто-то выразил их страхи, собравшимся, похоже, захотелось поделиться своими впечатлениями и обсудить столь занимавшую их тему.

– А что именно ты видел? – спросил Уилл.

– Причудливые огни – вот что. Такие светящиеся разноцветные шары, летающие среди деревьев. И черные тени, которые бегали туда-сюда, стоило от них отвернуться.

В камине треснуло полено, и Уилл почувствовал, как встают дыбом волоски на его шее. Разговоры о звуках и видениях начинали понемногу действовать на него. Легко было шутить обо всем этом вместе с Холтом и Кроули за двести километров к югу отсюда. Но сейчас, темным вечером, в заснеженном северном краю, посреди испуганных местных жителей, эти слухи казались весьма реальными и правдоподобными.

– И еще Ночной Всадник, – добавил извозчик.

В помещении вновь воцарилась тишина. Кто-то осенил себя знаком защиты от зла. Извозчик медленно обвел всех взглядом. Лицо его покраснело.