Книга Айфонгелие, страница 48 – Георгий Зотов

– Месьё Дантес, простите, отчего вы такое чмо?

– Пардон?

– Вы отличный стрелок и специально спровоцировали меня на дуэль. Кто писал мне анонимные письма, обзывая рогоносцем и откровенно намекая на ваш роман с моей женой, вы не подскажете, мон ами? Ваш любовник, барон Геккерн?

– (Существенно побледнев, заикаясь.) А откуда вы… что… прошу… никому…

– Сударь, не беспокойтесь. Во Франции будущего ваше увлечение весьма популярно.

– (С облегчением.) А как обстоят дела в дикой России?

– (Коротко.) Бьют.

– Гм… ты погляди, как мало изменений. Да, анонимки писал Геккерн.

– Вы сволочь, Дантес. Да ещё и, как тут выражаются, трепло изрядное. Зачем вы придумали, будто участвовали в революции, свергнувшей династию Бурбонов? ^[43]

– (Спокойно.) А в чём проблема, мон шер? Я прозябал в должности низшего офицера, мне нужно было зарабатывать на жизнь. Прихвастнул, случается. Создал себе грозный имидж среди девушек, а женский пол такое ой как обожает. Мужской тоже, но моё отношение к сильному полу я даже сейчас не хочу афишировать. Будем считать, что мне просто нравилась смелость мускулистых русских корнетов.

– Мда, жаль, что тогда не было Паутины – всё про вас за четверть часа вытащили бы на свет божий да на собраниях юнкеров откровенно поржали, а потом запостили бы в Сеть кучу демотиваторов «Дантес понтовая голубизна, а чего добился ты?».

– (Дрожа.) Я так понимаю, что ваши странные слова – колдовство, заклинания из чёрной магии. Вы же африканец по происхождению, а в Африке властвует злое вуду. Как вы полагаете, если я осеню себя крёстным знамением, сие поможет?

– Да бросьте. Кому это хоть раз помогло?

– Вынужден согласиться. Значит, вы меня прокляли. Вот почему вы явились в тёмное пустое пространство терзать плоть бедного старого человека. Это ад?

– Я сам не знаю. Слушайте, Дантес, я несколько удивлён. Я пришёл с намерением набить вам морду, но вы ужасно жалки, даже вызываете сочувствие. Любопытная вещь. Остаётся прикинуть, каковы были бы другие встречи жертв со своими убийцами. Представляете, Юлий Цезарь встречается с Брутом.

– Брут нанёс только один удар, месьё. Цезаря убивали человек двадцать.

– Да, смотреть в глаза толпе не так интересно. А как насчёт злодейски убиенного государя Павла Первого? Чёрт, да тоже куча народу… Хм, Пётр Третий… и там группа. Получается, царей надо сразу массой давить, иначе выпутаются. Жанна д'Арк? Даже неизвестно досконально, кто поднёс факел и зажёг её костер. Французский король Людовик Шестнадцатый? Палач вроде бы как обозначен, но, полагаю, покойному монарху было не о чем с ним беседовать – безликий исполнитель, гильотина не даёт жертве и убийце познакомиться и посочувствовать друг другу. Получается, вы редкий зверь, Дантес. Конкретный определённый убийца, к которому может прийти жертва и посмотреть в глаза. Но они у вас красны, слезятся и плохо видят. Что вы сейчас чувствуете, вот в этот момент, глядя на меня?

– Я очень хочу в туалет и скоро намочу штаны. Я старый человек, месьё.

– Тьфу.

– Не могу понять, зачем вы здесь. Сижу, никого не трогаю. Тут вы. Страшно.

– Я не выбираю, к кому приходить. Случайность. Когда я вас увидел, то подумал: может быть, переиграем? Давайте назначим вторичный поединок. Секунданты. Снег. Два человека у барьера, пистолеты в руках. Эдакая интересная картина… Прибавим свинцовые облака на горизонте.

– (Очень страдальчески, трясясь.) И вам меня не жалко, месьё?

– Нисколько. Я уже сказал вверху, что э-э-э… Неохота повторяться. Утончённость современной мысли, Дантес, – в определении слова «пидорас» по отношению к вам и безжалостности к вашему преклонному возрасту. Кстати, в современной России пидорас – это такое забавное слово, я им даже несколько увлечён. Безбрежная широта понятий. Определённая сексуальная ориентация и плохой, неприятный человек в той же степени. Например, национальная группа игроков в мяч, нечто вроде крикета, – всегда пидорасы. Правительство – само собой разумеется. Человек, который не отдаёт долг, – попросту однозначно. Я всегда любил русский язык – жаль, он практически уничтожен, повержен «менеджером», «консалтингом» и «тимбилдингом», но отдельные слова всё ещё радуют слух.

– Вы пытаетесь заколдовать меня фразами дикого африканского наречия.

– Нет, это современный русский язык.

– Но я не узнаю его.

– Естественно. Я тоже не узнал. Вот вам пистолет, Жорж. Не знаю откуда, но оружие у меня с собой. Почему-то в нужные сны отправляешься экипированным. Держите. Посмотрим на этот раз, кто кого: вы наверняка не разучились отлично стрелять.

(Оба встают по разные стороны пространства… целятся.)

– Я не вижу вас, месьё Александр. Подойдите ближе. Ещё ближе…

– Я в двух сантиметрах.

– (Роняет пистолет.) Что, где, а? Плохо слышу вас, кхе-кхе-кхе…

(Пушкин поднимает оружие дулом вверх, стреляет… Дантес падает.)

– Так и знал – никакого удовольствия не будет. Прям предчувствовал.

– (Жалобно.) Вы не поможете подняться? Мне очень плохо. Кажется, я обосрался.

– (Задумчиво.) Мда, врагов всё же надо убивать в более юном возрасте. (Протягивает ладонь.) Хватайтесь, бедный старец. Вы говно, но ничего здесь не поделаешь.

– Мерси, месьё Александр. Раз уж мы встретились, у вас не будет с собой фуа-гра?

– Как же внезапно снова хочется набить вам морду. Убили меня, так я вас и корми?

– Бьен. Не будет так не будет. Я просто спросил, на всякий случай. Крайне тяжело столетиями находиться в тёмном пространстве без тонкой французской кухни.

– Мне всё ещё хочется.

– Умолк.

(довольно старая сама по себе съёмная квартира в Бутове)

…Ваше императорское величество, государь Николай Павлович. При жизни мы взаимно не ладили – общеизвестно, по каким причинам. Правда, ваш старший братец нравился мне ещё меньше, недаром я написал про него: «Властитель слабый и лукавый, плешивый щёголь, враг труда, нечаянно пригретый славой, над нами царствовал тогда». Но поскольку мы с вами оба почили в бозе, а смерть уравнивает, запросто сможем побеседовать эпистолярно, как парочка добрых знакомых. Признаюсь, я не отказал себе в удовольствии съездить в Петербург (вы удивитесь, но нынешние резвые паровозы из Москвы достигают града Петрова за четыре часа!) и обозреть вашу усыпальницу в Петропавловском соборе, а заодно и поглазеть на Конюшенную церковь, где меня отпевали. На могилу свою в Святогорском монастыре смотреть не поехал – хоть и любопытство гложет, однако же далеко, лень русская обуяла. Государь, я вам даже букет цветов к саркофагу принёс! Вовсе не потому, что вас так жаль, вы дольше моего на целых двадцать годков прожили. А всё ж положено для усопших, ничего не попишешь.