Онлайн книга «Принцесса с дурной репутацией»
— Сорок два. — Ужас. Какие могут быть браки в таком возрасте? Уже о душе надо думать, о загробном мире. Покупать гроб, саван и место в фамильной усыпальнице… Оливия отхлебнула чай, поморщилась и рассмеялась: — Жизнь продолжается! Слушай, как, ты думаешь, Сюзанна нас обнаружила? — Она искала нас по замку, ибо мы не явились к обеду. И лишь довольная рожа Себастьяно Монтанья, выходящего из библиотеки, помогла ей обрести правильный курс. — Значит, этот родственный прощелыга нас засек. — Уж само собой. — Его придется отравить. Или выбросить из окна, — совершенно серьезно произнесла Оливия. — Сюзанна и Фигаро смолчат о нашем приключении, а вот этот ублюдок разболтает всем. — Если уже не разболтал! — Не успеем, значит, заткнуть ему рот… — Об истории с кальяном узнает экселенс, и порки не избежать нам обеим. — А-а, для меня это дело привычное. — Вообще-то я в годы своего пребывания в пансионе тоже не раз была порота, я не какая-нибудь там кисейная барышня! Оливия поглядела на меня и хихикнула: — Эт точно! Но вообще, мы отменно развлеклись. У нас здесь не очень-то много развлечений, так что порка — просто необходимая плата за удовольствие. Кстати, я рассказала тебе, что такое фистинг? — Э-э, нет. — Так вот, кальян по сравнению с фистингом — просто аскетическая забава. Поверь. — Ты прямо специалистка по забавам! — Поживи, как я, с костылями в руках, поймешь, как надо правильно относиться к жизни! Я поежилась. Вообще, меня ужасно смущало увечье Оливии. И я по сравнению с ней чувствовала себя более неполноценной. Я уже знала, что ей приходится терпеть невыносимые боли в позвоночнике, что каждое утро она звала на помощь служанку — растирать больную шею маслами и бальзамами, потому что иначе она бы просто не смогла оторвать голову от подушки. Оливия не мирилась со своим уродством, она его ненавидела, и при этом у нее была такая воля к жизни, которая могла горы смести с пути, как горстки пыли. — Оливия… — начала я. — Чё? — Скажи, а есть ли надежда… — Что я смогу исцелиться? Нет. Лучшие лекари Литании осматривали меня. И в один голос сказали, что я и живу-то вопреки всем законам человеческой плоти. И это, конечно, милость Исцелителя. — Но лекари существуют не только в нашей стране. Я читала о Яшмовой империи, там есть удивительные горные отшельники, которые лечат буквально все болезни наложением рук и лекарствами из разных растений. Почему бы отцу не отвези тебя туда и не показать им? — Люция, ты соображаешь, что говоришь? У Литании давняя вражда с яшмовым императором. Выезд туда запрещен, и даже великому писателю, каким является мой отец, этого не позволят. Даже ради моей жизни. — Я не знала… Ну, что у Литании прения. У нас такая мирная страна, никогда никаких войн… — Ага. Это не мешает нашему королю скалить зубы на их мандаринов… Ну, государственных чиновников. Они тоже не могут въехать к нам. Даже с частным визитом. Мне отец рассказывал. Между прочим, то, что он играет в ма-цзян, может ему выйти боком. Это запрещенная игра, даже в домах знати. Оскорбляет величие нашего короля. Мол, надо играть в отечественные игры. Поддерживать отечественного производителя игр и развлечений. — Ой, бред. — Бред не бред, а мой отец не в такой уж и безопасности. Может, оно и к лучшему. Его давно пора прикончить. — Ты что?! За что ты его так ненавидишь? Оливия с резким стуком поставила пустую чашку на стол: — За то, что он жалеет меня, за то, что не убил сразу, как увидел мое уродство. Из-за его жалости я вынуждена жить такой! — Но ты же любишь жизнь! Оливия горько усмехнулась: — Да, только любовь эта не взаимна. Ладно, забей. Давай лучше подумаем, как нам отравить Себастьяно. — Ты это всерьез? — Ну давай хотя бы слабительным его накормим, пусть проторчит в уборной всю ближайшую неделю. Мелочь, а приятно. — О, я даже знаю, как приготовить такое слабительное. — Ну вот и займись этим, дорогуша, а не сиди около меня как привязанная. Тем более что я спать хочу. Вали отсюда. — Приятных снов, экселенса, — улыбнулась я, чувствуя, что между нами или проскочила искра, или протянулась ниточка, в общем, то, о чем пишут в сентиментальных книжках для юных благовоспитанных девиц. Я не знаю, о чем вы сейчас подумали, а я подумала о том, что имею влияние на Оливию — она перестала заставлять камеристку брить ее голову. Это потому, что я сказала, что Оливии лысина совсем не идет. Значит, она прислушивается к моим словам! Улыбка еще бродила по моему лицу, и я чувствовала себя пленительной райской гуппи, когда в коридоре, как раз возле ниши с великолепной мраморной вазой, мне повстречался синьор Себастьяно Монтанья. — О, детка! — приветствовал он меня так, как полагается этим грубиянам из обедневшей знати. — Ты, я смотрю, на ногах! — А почему должно быть иначе, дорогой синьор? — иногда приятно делать из себя дурочку. На минуту или полторы. — Детка, — Себастьяно придвинулся ко мне, и я уловила дурной запах у него изо рта. Гадость какая. — Я знаю, что ты со своей кривоногой хозяйкой накурилась дури в библиотеке. Поэтому не изображай из себя монашку. — Я и не изображаю. — Я отодвинулась на шаг, и Себастьяно, видно, подумал, что я испугалась. — Значит, вы подглядывали за нами, дорогой си… э-э, прыщавый озабоченный щенок! — Что?! — Себастьяно двинулся на меня, как осадный таран. — Да я за такие слова… Да ты… На коленях будешь ползать… — Разбежался, — скривилась я. — Прочь с дороги! Герцог узнает, каковы его дальние родственнички-нищеброды! Себастьяно побурел, как свекла, и замахнулся на меня сразу обеими руками. Поскольку оружия он не носил, опасность была минимальной. Я подобрала юбки и аккуратно впечатала свое острое колено синьору Монтанья точно в пах, неосмотрительно не прикрытый гульфиком. Себастьяно всхрапнул и, согнувшись пополам, рухнул на ковровую дорожку. Я перешагнула через него и, обернувшись, добила окончательно: — Стоит мне только сказать слово его светлости, и вас выставят за ворота замка с тремя корочками хлеба! Утром прибыл герцог Альбино. Вид у него был утомленный и озабоченный. Когда мы с Оливией явились пред его очи, он и не посмотрел на нас, а лишь спросил, все ли благополучно. Получив от Оливии ответ, что мы вполне благополучны и проводили время в библиотеке (что было правдой!), он кивнул и велел нам уйти. В коридоре Оливия прошипела: — Вот видишь, он на меня даже не смотрит, ему просто на меня наплевать! Доченька-уродина не очень-то радует его поэтическое сердце! Сволочь! |