Онлайн книга «Принцесса с дурной репутацией»
— Пожалуйста, — пожала плечами я. — О’кей, анапестон! Кубик тихо загудел и стал голубоватым. Герцог и Оливия вздрогнули, глядя на это чудо техники. — Прошу авторизации, — сказал анапестон. — Люция Веронезе. — Приветствую тебя, Люция Веронезе, я твой анапестон. Наблюдаю биотоки еще двух органических существ. Авторизовать их как дополнительных пользователей? — Да, — на всякий случай сказала я. И папе с дочкой: — Назовите себя. — Герцог Альбино Монтессори. — Герцогиня Оливия Монтессори. — Авторизация дополнительных пользователей завершена. Какие будут поручения, Люция Веронезе? — Ты можешь снова воспроизвести на бумаге двенадцать стихотворений, которые сочинил раньше? — Да, Люция Веронезе. — Тогда сделай это. — Выполняю. Пожалуйста, подождите, идет процесс… Куб слегка завибрировал и стал испускать лучи. Вдруг из него зазвучали нежные звуки лютни. — О’кей, анапестон, — удивилась я. — А музыка откуда? — Я предположил, что музыка скрасит вам время ожидания и выбрал одну из музыкальных композиций вашего исторического периода. — Замечательно, — сказала я. Минут через десять анапестон выпустил веер голубых лучей, а на столе появились листы веленевой бумаги, исписанные почерком герцога. — Процесс завершен, — доложился прибор. — Музыку оставить? — Оставь. Вот, ваша светлость, извольте взглянуть. Герцог взял в руки бумаги и принялся читать. Как всегда, он нацепил маску бесстрастия, так что истинные его чувства понять было невозможно. Я вдруг подумала, что этим он очень схож с анапестоном — все самое интересное внутри, и непонятно, как устроено. Наконец герцог прочел все двенадцать стихотворений. — И эти стихи сочинены механизмом? — Анапестоном. Он не просто механизм, он обладает искусственным разумом. — Я уже понял. С первого взгляда и не отличить, что писал не я… — Ни с какого взгляда не отличить, ваша светлость, — с металлом в голосе сказала я. Нет, я ему помогла, а он еще и выкобенивается! — Все необходимые параметры учтены. — Угу. Выключите, пожалуйста, свой прибор, Люция, а то мне кажется, что он за мной наблюдает. — Спящий режим, анапестон. Ваша светлость, я не понимаю, чем вы недовольны. — О, я всем доволен! Репутация великого поэта спасена при помощи механизма размером с помазок для бритья! Великолепно! Восхитительно! Одно это уже может стать темой для венка сонетов! Кстати, почему он пишет только анапестом? — Спецификация такая, — мрачно сказала я. И убрала прибор в мешочек, а мешочек завязала покрепче и повесила себе на шею. Все ясно. Гордыня великого поэта не может примириться с действительностью, где какая-то машинка пишет стихи не хуже его, а в точности как он, а может, даже и лучше. Чувствую, к этому вопросу мы вернемся не скоро, а возможно, и никогда, если герцог не смирит свой норов. — Девочки, вы можете идти, — сказал герцог, и мы — а что делать — удалились восвояси. — Ко мне, — велела Оливия, и мы повернули в ее покои. Усевшись у туалетного столика, Оливия сказала: — Не могла бы ты мне шею растереть. Болит ужасно. Настойки обезболивающих трав уже ни дрына не помогают. Я спустила с ее плеч платье, взяла целебное масло для растирания и принялась за дело, сказав при этом: — Ты что, боишься лишних ушей? Жучков вытравили давно. — Да никого я не боюсь. Просто болит. По-настоящему. — Сейчас все исправим… — Слушай, Люци, а папашка-то мой здорово взъярился. — На кого? — Тебе в алфавитном порядке перечислить? Во-первых, он взъярился на себя самого — что позволил себе слабость, из-за которой попал в ужасное положение сам и нас всех подставил. Во-вторых, он взъярился на тебя — что ты осмелилась ему помочь, ему — герцогу Монтессори, чей род насчитывает энное количество поколений истинной знати. Мало того, ты не просто осмелилась, ты — помогла! И конечно, он вне себя оттого, что существует прибор, который отлично справляется с написанием стихов на любую тему. Это его вообще довело до белого каления — он всю жизнь считает себя непревзойденным поэтом, а тут какой-то кубик за пять минут может сделать то, над чем ему приходится трудиться годами. Поверь, герцог Альбино Монтессори будет первым, кто возглавит ряды противников технического прогресса. — Ну уж… — Ты этот кубик подальше прячь. А то с папашки станется раздолбать его в пыль в порыве праведного творческого гнева. — Ты знаешь, я всегда ношу его на шее. Даже во время купания с ним не расстаюсь… — Ой. — Что? — Вот ты сейчас сказала насчет купания… Я сразу, знаешь, кого вспомнила? — А? — Себастьяно Монтанья. С его туфелькой-паразитом. Тоже не расстается. А вдруг твой кубик — похожий паразит? — Нет, он просто механизм с искусственным разумом. Оливия! — Да, вот тут потри сильней. Боль почти прошла. Спасибо. Что ты хотела сказать? — Что туфелька Себастьяно — органическая. А кубик — прибор. Из неорганических соединений. Почувствуй разницу. — Чувствую, — Оливия натянула на плечи платье. — Слушай, у тебя руки — просто сказка, так боль снимают… А вдруг ты — целительница? — Какая еще целительница? — Обыкновенная. Всемогущая. Вроде Исцелителя, который явился много-много лет назад. — Сомнительно. Если б я была целительницей, я бы просто хлопнула в ладоши и сказала: «Оливия Монтессори, твоя болезнь исчезла навсегда!» А этого же не выходит. — Ну, ты же не хлопаешь. Хлопни в ладоши. — Охота тебе развлекаться. Ладно. Я звучно хлопнула в ладоши и произнесла: «Оливия Монтессори, твоя болезнь исчезла навсегда!» — Ну что? — спустя мгновение спросила я. — По ощущениям — ничего. — То-то и оно. А ты заладила: целительница, целительница. Еще этого нам не хватало! Узнает святая юстиция — башку мне снесет. Право на целительство есть только у нее, да у Святого престола города Рома. Так что давай эту тему не поднимать во избежание житейских осложнений. Меня волнует другой вопрос: твой отец что, не хочет, чтобы анапестон написал за него оставшиеся стихи? — Об этом надо его самого спросить. Но лучше не лезь. Ты видела — у него глаза стали, как крыжовник? — Зеленые? — Круглые и кислючие! Когда у него делаются такие глаза, даже Фигаро принимается размышлять о том, на что станет жить без выходного пособия. Но ты заешь что? Ты все равно дай задание своему анапестону написать оставшиеся стихи. Пусть будут на всякий случай: на такой же бумаге, отцовским почерком… Даже еще можно, типа, варианты сгородить — черновики, типа… |