Онлайн книга «Пуговицы»
|
Я махнул рукой в сторону «зоны» и, как это всегда бывает со мной, когда примешь лишнего, почувствовал укол классовой ненависти, которая здесь казалась бессмысленной, а главное — довольно коварно напоминала обычную зависть. Ведь люди за тем цветущим забором не были ни политиками, ни олигархами, ни представителями мафиозных кланов. В основном они были обычными специалистами, которые зарабатывали собственным трудом, а не мелким или масштабным обманом остальных, менее успешных граждан собственной страны. — Кто? — заморгал Мигель. — Тот, о ком ты узнавал у ректора университета, — напомнил Дезмонд. — Маклейн. — А-а… Ну, да… Конечно, — сказал Мигель. — Но вас туда не пустят. Если вы не договаривались. Там охрана. Все было, как у нас на склонах Днепра, — запретная зона, загороженные пляжи. Только виллы на берегу были намного ниже, а пляжи — чище. — Это мы еще проверим… — сказал я. — Проверим, но завтра, — сказал Дез. Лиза предложила расходиться на отдых. Каплун остался стоять посреди раскуроченного стола нетронутым, как брошенный жених… Я вернулся в свои апартаменты и с удивлением почувствовал, что сон отступил. Подумал, что странно было бы ложиться в кровать, когда ты в нескольких сотнях метров от цели. Посмотрел на часы — детское время, всего десять! Набережная была полна какофонией звуков, океан сверкал мириадами разноцветных огней, островок «gated community» вибрировал мощными ультразвуковыми сигналами, призывая хотя бы приблизиться к нему. Я накинул куртку и вышел из номера. * * * …Все, что с высоты гостиничной веранды казалось близким, при приближении — удалилось и растянулось на километры, как в перевернутом бинокле. На набережной я почувствовал себя ничтожным насекомым в букете цветов. К широкому длинному проспекту жался целый «туристический поселок» с множеством магазинов и ресторанчиков. С берега открывался великолепный вид на увешанный гирляндами огней мост, ведущий на остров Коронадо, где, по рангу, живут самые-самые богатые жители этого райского уголка. Весь порт осаждали яхты и круизные лайнеры. Белые и голубые парусники колебались на воде, словно младенцы в люльках. На фоне праздничного крем-брюле строго возвышался авианосец «Midway». Этот старый морской монстр, прошедший вьетнамскую войну с несколькими тысячами солдат и кучей самолетов-истребителей на борту, теперь мирно светился, приглашая туристов осмотреть свои музейные экспозиции. Вероятно, он не очень хорошо себя чувствовал среди всего этого карнавала. Собственно, как и я в лакированной бутафории нынешнего успеха… Я осмотрелся и наугад пошел в ту сторону, где, как мне казалось, располагались частные дома. Собственно, теперь, снизу, я их не видел. С обеих сторон сахарно-белой тропы шла бойкая торговля китайскими сувенирами, стояли палатки с мороженым, на безупречно ровном травяном ковре сидела молодежь, веселые чернокожие ребята, увешанные, как новогодние елки, гроздьями часов, предлагали их каждому встречному. В воздухе витала атмосфера чувственности. Все, кто шел в паре, время от времени сливались в страстных поцелуях. Любовь подслащивала им восприятие мира, удваивала зрение и слух, заставляла подкреплять такое красивое зрелище — вспышки фейерверков или всплеск музыки — этим трогательным и отчасти бессознательным действием. Я подумал, что последний раз целовал Марину чуть ли не месяц назад. И это не было связано ни с одним внешним романтическим раздражителем. Хотел бы я видеть ее рядом, чтобы убедиться, что я еще жив и такое красивое зрелище может вызывать у меня такое же желание, как у других? Не уверен… Набережная калейдоскопически менялась в моих глазах и скоро начала надоедать своим мерцающим однообразием. Все было так же, как на любом курорте, с поправкой на отсутствие шумной музыкальной попсы и удушающего запаха шашлыков. Я брел среди возбужденной толпы, присматриваясь к каждому женскому лицу и прислушиваясь к голосам, как пес. Можно было бы сказать, что бродил среди общего подъема по горло в своей вселенской печали, если бы это действительно была печаль в чистом виде. Если бы она не была усилена щедрыми порциями виски, выпитыми наверху. Крепкие напитки всегда вызывали у меня уныние. Не могу сказать, что эта грусть была связана с конкретным образом. Тот образ хранился на дне памяти полузатертым, как фотография, лежавшая в кармане. Вглядываясь в лицо, ловил себя на мысли, что среди тысячи встречных высматриваю рыжеволосую «Царевну-лягушку» с опущенными ресницами на полщеки, а не статную блондинку с резким американским произношением. Такой не подбросишь ключи с идиотским вопросом: — Это — ваши? Но «лягушек» здесь не водилось. И приемчики мои отдавали нафталином. Набережная кишела загорелыми блондинками, как океанская поверхность салакой. Окончательно заблудившись в мигании набережных огней, я взял такси и меньше чем за пять минут оказался перед забором «gated community», замаскированным диким виноградом и украшенным цветами и геометрически подстриженными кустами. Перед входом в эту «святую святых» стояла будка, за стеклянным окошком которой маячил силуэт в рыжей униформе. Таксист вопросительно посмотрел на меня, мол, есть разрешение ехать дальше? Из будки к нам вышел охранник, на ходу надевая на лысую голову фуражку. Отпустив авто, я направился навстречу. — Я вас слушаю, мистер! — важно сказал охранник. — Мне нужно в дом мистера Маклейна, — сказал я, делая шаг к воротам. Охранник сделал шаг в ту же сторону. — Вас приглашали? — невозмутимо спросил он. — Да, — невозмутимо соврал я. — Пройдемте со мной, — сказал охранник. — Я это выясню. Он кивнул на свою будку, приглашая меня подойти к окошку. Я пожал плечами: не драться же с ним! Подождал, пока он зайдет на свой пост. — Пожалуйста, представьтесь, — попросил охранник, выглядывая из окошка. Я представился. Охранник открыл перед своим носом большую, я бы сказал, «амбарную», книгу и начал водить по ней толстенным пальцем. Перелистнув таким образом несколько страниц, он с победным видом посмотрел на меня: — Вас нет в списке. Ни на сегодня, ни на вчера, ни на завтра! «Охранники — они и в Африке охранники», — мысленно улыбнулся я. — Плохо ищете… Вся эта процедура и вид респектабельной «зоны» подняли во мне маленькую минутку злости к тому, что я ненавидел всей душой: условностям и роскоши. |