Онлайн книга «Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа»
|
– Кто-нибудь взял под защиту Великана и Буюка? Никто, – говорит Ленц. – Любопытно, что не мы, а секуритате должно бы предотвращать подобные случаи. Но секуритате не делает ничего. Действительно, странно, что секуритате не делает абсолютно ничего в этом смысле. Почему оно никоим образом не действует при таких серьезных нарушениях и почему все военные политруки делают вид, что не видят унижения офицеров нижнего звена и младших офицеров? Николай Ежов, шеф НКВД, заполнил во времена Сталина тюрьмы генералами и поставил к стенке половину офицеров русской армии, обвиняя их в заговоре против советского государства, но единственным заговорщиком против советского государства был как раз он сам, Ежов. Он делал это в полном согласовании с нацистскими секретными службами. С помощью резни и издевательств над сотнями тысяч невинных и истребления офицерского корпуса Ежов преследовал цель подтолкнуть русскую армию и русский народ к восстанию и мятежу против Сталина. Может быть, и у нас есть свой Ежов-секурист? Будет ли преувеличением думать, что все эти резервисты, которые вдруг становятся бунтовщиками, никоим образом не представляют народ? Тогда кого они представляют? Они совершают такие нападения по чьему-нибудь приказу? Странно, до каких мыслей может додуматься сегодня коммунист. Я закуриваю еще одну сигарету и молча курю рядом с Ленцем. * * * Я нахожусь где-то высоко, на отметке «31». В начале июля, примерно три недели назад, я получил новый взвод, на сей раз из новой партии мобилизованных. Только я успел расставить их на новые рабочие места и составить им карточки по охране и учету труда, как вчера один из них получил травму. Это хороший плотник. Травму он получил не особо серьезную. Ему на ногу упала доска. Я положил его вниз, на фуфайку. «Пустяки, товарищ лейтенант, – до увольнения пройдет, – сказал он мне, улыбаясь. – Хорошо, что не хуже». – Товарищ лейтенант! – Что, Дэнилэ? – Вас ищет господин офицер. Издали вижу темные очки Лупеша, и у меня нехорошее предчувствие. – Товарищ лейтенант, – вас вызывают в командование. К товарищу полковнику Матею. Пойдемте со мной, – говорит мне Лупеш с преувеличенной вежливостью, но его переход с «эй, ты» на «вы» не проходит мной незамеченным. Спускаемся, выходим из Дома и направляемся к бараку генерала Богдана. Утро теплое, веет июльский ветер, который колышет листву на нескольких запыленных фруктовых деревьях на краю стройки. Барак генерала разделен надвое узким коридором. Лупеш открывает первую дверь слева, и я оказываюсь в просторном кабинете с двумя столами и телефонами на них и несколькими металлическими шкафами с шифром. За столом у окна полковник в очках пишет, склонившись над тетрадью в красном переплете. Лупеш осторожно закрывает дверь за собой (даже чересчур осторожно, думаю я), а потом обнажает голову и принимает стойку по уставу, нахмурясь и делая мне знак бровью, подобострастно, чтобы я сделал тоже самое. После чего кашляет слегка и рапортует, как положено: – Товарищ полковник, я выполнил ваше приказание. Пожалуйста, разрешите уйти. Полковник продолжает писать. Спустя некоторое время он отрывает взгляд от бумаг, смотрит в окно, а потом снова принимается за писанину. Он имеет вид интеллектуала и кажется, что занят чем-то очень важным, возможно, в эти моменты будущее нашей социалистической родины находится в его руках. На его столе возвышается портрет Верховного главнокомандующего и несколько красных томов с золотым тиснением – возможно, труды Товарища. Наконец полковник снимает очки, поднимает взгляд от тетради и благоволит взглянуть на нас, делая вид, что удивлен: – А, извини меня, товарищ Лупеш. Спасибо. Свободен. Лупеш исчезает, и я думаю: зачем я здесь и кто этот полковник. А он снова берет очки со стола, надевает их и смотрит на меня проницательным взглядом, как рассматривают букашку под лупой. – Вы лейтенант Пóра Иоан? Слова его звучат неправдоподобно и шокируют меня. Высший офицер, который обращается на «Уранусе» к лейтенанту на «вы» вместо «эй, ты», заслуживает восхищения. Полковник решительно мне нравится. Я отвечаю: – Да, товарищ полковник. – Рота Паскала, да? – Да. – Вы знаете меня? – Нет, товарищ полковник. – Меня зовут Матей, заместитель полковника Мэлуряну, секретаря парткома Дирекции. Но это не имеет значения. Товарищ лейтенант, я вас вызвал сюда в связи с… некоторыми проблемами… – Слушаюсь! – Вы не очень выполняете свой долг, товарищ лейтенант! – Так точно, товарищ полковник! – И не только это. Ты вызывающе себя ведешь по отношению к командиру роты, подстрекаешь людей бить своих командиров. Эй, где ты находишься, товарищ лейтенант? Что случилось вчера во время посадки в машины? Я с сожалением думаю, что возвращение полковника от «вы» к «эй, ты» заставит меня несколько приубавить мое первоначальное восхищение им. Мгновенно отдаю себе отчет в том, о чем тут идет речь и что потерял Лупеш во всем этом деле. Я собираюсь с мыслями и говорю: – Товарищ полковник, докладываю. Вчера на стройке, пока мы ожидали машины, которые должны были отвезти нас на ночлег, несколько солдат из моего и из других взводов напились. Так случилось, потому что я не выполнил свой долг. Я неспособен как командир. Более того, я подстрекал людей побить товарища генерала Богдана и даже убить командира взвода. То есть перерезать ему горло ножом… Я сказал им, что этим поступком они будут гордиться и что они смогут рассказать своим внукам о том, какие подвиги они совершили на «Уранусе». Произношу свою тираду быстро, с убеждением. Полковник поправляет очки и смотрит на меня: – Вы надо мной издеваетесь? – Уверяю вас, что все произошло точно так, как я вам описал. Прошу вас отдать приказ о моем аресте и чтобы я предстал перед Военным трибуналом. Мои решительно произнесенные слова, кажется, застали его врасплох, но полковник имеет опыт «работы с людьми» и быстро приходит в себя. – Ты сказал людям, чтобы они убили офицера? – Да. – И кто этот офицер? – Он стоит перед вами. В помещение входит Михаил, и полковник спрашивает его коротко, показывая взглядом на меня: – Он? – Да. Он… – Хорошо, товарищ Михаил, можете идти. Потом ко мне: – Оставь, сударь, сказки! Отвечай, почему напились резервисты? – Я вам доложил. Они напились, потому что я неспособен как командир и не выполняю своего долга. Я не оправдал доверие партии, и мне не место здесь. Политрук понимает, что вступил в уязвимую зону, и чтобы выйти оттуда, делает такие же отчаянные усилия, как делает акула, чтобы освободиться от гарпуна, который вонзился ей в спину. В любом случае, политрук не дурак. Он может быть очень и очень опасным, но дураком – нет. Говорю это, потому что Михаил или Гурешан из Пантелимона, будучи они на месте Матея, уже подняли бы на ноги своими воплями весь Бухарест. Но Матей молчит и смотрит на меня осторожно сквозь оправу очков, пока я стою перед ним по стойке «смирно», и мне в голову приходит обрывочная информация о высшем политическом аппарате, выуженная, и то спорадически, у капитанов в ходе коротких дискуссий за ужином в столовой. Прежде всего, мне вспоминается фраза, произнесенная Шанку: «У политруков нет опыта стройки. Они боятся нас, офицеров-командиров. Они считают нас непредсказуемыми и опасными». |