Онлайн книга «Ложь»
Я устал от печали, На распутье дорог Все мне кажутся дали Полны мук и тревог… Мать убили… расстрелян И отец мой, и брат… Дом родной наш поделен, Срублен дедовский сад. От печали и муки Заболела жена, Опускаются руки… Даль темна и мрачна… Уменьшаются силы… Всюду – ужас один… – На!.. Понюхай, мой милый… Ужас был в голосе Дуси: – Это что?.. Волосы зашевелились на голове у Акатова. Он все это видел, он сам все это пережил. Ледяное спокойствие было в голосе Дуси, когда она тихо сказала: – Кокаин!.. От водки ли, от неумеренно ли подлитого в чай крепкого рома, да еще пили какое-то полынное итальянское вино, отзывающее зубным эликсиром, и в бутылке вина этого осталось на донышке, в голове у Акантова шумело. Бурно заходили воспоминания, обступили его, и он не столько слушал красивое чтение Дуси, сколько видел и переживал все то, что передавала она прекрасными стихами: Когда горькая чаша, В нищете, иль в тюрьме Мне и многим грозила, Мы пошли на Кубань. Русь нас снова сплотила На великую брань… Дуся рассказывала о великих трудах, о бесчисленных потерях, о страданиях, о холоде, голоде, муках от ран, о тифозном бреду умирающих… Но слабы были силы. Я был ранен… Один… Как-то… в вечер унылый… Дали мне… Кокаин… Наклонясь к изголовью, Словно Ангел Добра, В час страдания… С любовью… Протянула «сестра» Пузырек мне открытый… Я понюхал его… И – от жизни прожитой — Ничего… Ничего… Голос Дуси окреп. Безумная улыбка скривила ее накрашенные губы, смешок помешанного прервал декламацию: Смерти жуть и тревога, Ужас смерти в плену — Все – смешно, коль немного Перед боем «вдохну»… Акантов, сам того не замечая, кивал головою в ритм стихам. Черная печаль заволакивала его сердце. – Ужасно… ужасно… – шептал он про себя. – Верно, дошли тогда до края человеческих сил, заглянули в непроглядную тьму человеческих страданий. Чуть слышным голосом, продолжала говорить стихи Дуся: Воспаленные очи, Голос, смутный, как сон, Мгла туманная ночи… Грязный, темный вагон… На скамьях деревянных Тени две у окна… О желаниях странных Речь их жутью полна… О стремленьях, манящих В радость горних вершин… И в руках их – дрожащих В пузырьке – кокаин…
[19] Долгое легло молчание. Дуся неслышными шагами прошла в столовую и села за самоваром. Через открытую гостиную дверь был виден балкон и за ним дома улицы. Ни одно окно не светилось в них. Вечерней, приятной прохладой и тонким, терпким запахом густо цветущих петуний тянуло через дверь. И там была тишина. Точно весь громадный город прислушивался и затаился перед страшной повестью о людских страданиях. Низким грудным голосом, тихо сказала Дуся: – Да разве можно было кого обвинять? Ведь, это же дети были… Со школьной скамьи – и в муки и страдания, в ужас боя! В жуть большевистских пыток. Как было не пошатнуться? Если бы еще была победа!.. Никто ничего не возразил. Так еще несколько минут просидели все трое молча, в темной комнате. Потом Лапин встал и повернул выключатель. Мягкий свет низко висящей, задернутой малиновым шелковым абажуром лампы осветил стол и лица сидящих за ним людей. Пора было уходить. Акантов поднялся: – Спасибо, дорогая хозяюшка, за хлеб, за соль, а больше того, спасибо за милую ласку, за то, что напомнили так много, хотя и мучительного, но родного. – Не на чем, дорогой генерал. Милости просим, приходите к нам, когда еще раз во святой час со молитовкой. Мы всегда рады дорогому гостю. – Я завтра вечером уезжаю, дорогая Евдокия Помпеевна. Возвращаюсь в Париж Навряд ли придется нам еще когда с вами свидеться? Вы уже простите, не смогу, вероятно, нанести вам визита… – И, полноте, генерал. Что за церемонии. Вот еще визитами считаться… Пришли – радость нам доставили, и все… А в Париже, ежели Господь попустит, свидимся… Я и сама туда собираюсь. Лапин провожал гостя. Они вышли на Байеришер-плац, перешли через уснувший садик, поднялись на две ступеньки, к улице, и подошли к дому, где был пансион, где остановился Акантов. У Акантова от волнения и усталости дрожали руки, и он не мог вложить ключ в дверь. Лапин помог ему и зажег свет на лестнице. – Ваше превосходительство, – сказал он, входя в дом вместе с Акантовым. – Вы завтра вечером уезжаете в Париж? – Да. – Ваше превосходительство, – внушительно заговорил Лапин. – Здесь Тухачевский… Понимаете?.. Он остановился в Кайзергофе [20]… Я завтра в одиннадцать часов зайду за вами… Мы поедем завтракать в Кайзергоф, и там вы поговорите с маршалом… Он вам расскажет много интересного. Вам ничто не грозит, и вы ничем не рискуете… – Я-то, милый капитан, и подлинно ничем не рискую, а вот Тухачевскому такой разговор может «стенкой» окончиться… – Одним большевистским прихвостнем меньше станет… Лапин исчез на площади, точно и не было его. Со света лестницы плохо было видно на площадь. Акантов стал подниматься к себе. Снова мутная жуть охватила его сердце, точно прикоснулся к чему-то гадкому и противному… И, когда внезапно погас свет на лестнице, Акантову и вовсе стало страшно. Он с трудом отыскал воздушную кнопку освещения и засветил огонь. Долго вставлял ключ в пансионскую дверь, и не сразу нашел свой номер… XII
Акантову казалось: он так устал, так хорошо поел и выпил, – вот, ляжет спать, и сразу все позабудет и заснет крепким солдатским сном. Но, только коснулся головой свежей подушки, как понял, что вовсе не заснет. |