Книга Дневник моей памяти, страница 47 – Лара Эвери

– Нет, – быстро ответил папа. – Мы уже сделали заказ.

– Просто предложила. – Я пожала плечами. Мне хотелось сказать им: «Эй, мы не должны швыряться деньгами, только потому что у Сэмми не все в порядке с мозгами».

– Если хочешь пиццу. Мы попросим пиццу, – предложила мама.

– Я не хочу пиццу, я просто сказала, что можно было…

– Давайте поговорим о чем-нибудь другом. – Папа чуть повысил голос.

Мама повернулась к нему. Губы плотно сжаты.

– Я устал, Джиа. – Он повернулся ко мне, щеки слегка покраснели. Помолчал. – Давайте мы просто вкусно пообедаем.

Под «мы» он подразумевал меня, я уверена. Так что я поблагодарила его. Сложила руки для молитвы:

– Благодарю, отче, за вкусную еду.

– Сэмми, не груби мне, не сегодня.

В груди что-то сжалось.

– Что это значит? – спросила я, но знала, что это значит.

Он хотел сказать, что мне лучше бы просто заткнуться, потому что они рвут свои задницы каждый день, чтобы оплачивать моих врачей, лекарства и больницы, и ему хотелось бы, чтобы я была благодарным маленьким ангелочком.

Ну что ж. Я старалась. И я тоже устала.

– Я сказала, что нужно заказать пиццу! Ты не слушаешь меня?

– Дело не в этом… – начал он, явно взвешивая свои слова. – Я не имел в виду…

– Пап, ты что думаешь, мне все это нужно?

– Знаю, но…

– Ты что думаешь, мне вообще хочется здесь сейчас находиться?

– Ты хотела бы быть в Нью-Йорке. Я знаю. – И тут он закрыл глаза руками.

– Если бы у меня был выбор, поверь, я бы у вас и цента не взяла.

– Так иди! – Папа махнул рукой.

– Остановитесь, оба, – сказала мама.

– С радостью. – Я не остановилась. – И вообще я уеду в Канаду.

– О боже, – прошептала мама и ткнула отца в плечо.

– Она шутит, Джи.

– Уеду в дурацкую Канаду. – Я потыкала трубочкой в молочный коктейль. – Поеду к бабушке. Научусь рыбу ловить.

Я сидела очень спокойно, чувствуя, как пульсирует кровь в моем сломанном теле. Мы же оба шутим, да? Но все недосказанное словно повисло над столом.

– Не шутите так, – тихо сказала мама. – Это к вам обоим относится.

– Нет, конечно же, нет. – Папа взял её за руку. – Солнышко.

Мама заплакала. И протянула мне руку.

– Это было совсем не смешно, – всхлипывала она.

– Знаю. – И я схватила за руку папу.

– Прости меня. – Его губы дрожали. – Все это глупости.

– Знаю, – повторила я.

Мамины рыдания стронули с места огромный шар внутри меня, и я старалась не разреветься. Но слезы все равно полились, и хоть я смахивала их очень быстро, папа тоже начал всхлипывать, и теперь мы все вместе старались не рыдать. И все вместе старались не смотреть на других посетителей кафе, пока те пялились на нас.

Официантка сделала несколько осторожных шагов в нашу сторону, словно шла по стеклу. Папа просительно поднял ладонь:

– Ну что тут скажешь. – Он вздрогнул. – Я вроде взрослый человек.

Семья неподалеку от нас уткнулась в свои тарелки, стараясь показать, что на нас никто не смотрит.

– Да ладно, – проговорила мама. – Люди могут плакать.

И мы сделали заказ. И не ели пиццу.

Тяжесть над нашим столиком потихоньку рассеивалась. Воздух стал чистым и прозрачным. Мама с папой вытерли лица сервировочными салфетками. Мы ели. И это было восхитительно вкусно.

Мама рассказала нам об одной своей коллеге, беременной даме по имени Дениз; та предложила заехать к нам и научить нас разводить пчел.

Мы с папой пришли к согласию, что из Дэви выйдет отличный пчеловод. Бетт, вероятно, выпустит всех пчел на свободу, а Гарри будет скучно.

Мама спросила, как мы отнесемся к тому, что она сделает татуировку в виде гексагона в честь нас шестерых. Я была против, а папа – за. Поздно, сказала мама, я уже сделала, но мы знали, что она нас обманывает, потому что, не договорив, она засмеялась.

Папа пересел на мою сторону стола, и там мы трое оказались в одном ряду, а его длинные ноги торчали в проходе.

Мама положила голову мне на плечо.

Папа признался, что, наверное, попросит Стюарта больше не кормить наших кур, потому что корм всегда насыпан в одно и то же место кучкой. Можно подумать, что Стюарт забегает в курятник, забрасывает корм и убегает как можно быстрее. Я рассмеялась и сказала ему, что это хорошая мысль, потому что Стюарту, вероятно, нравится идея покормить кур больше, чем кормить их в реальности.

И мама призналась, что немного пьяна. И что у нее от бургера вздулся живот.

– Позор! – В один голос сказали мы с папой.

– Но от меня же не пахнет! – парировала мама.

– Это точно чудо науки! – ухмыльнулся папа, и его лицо скривилось, совсем как у Гаррисона, когда при нем упоминают пуканье.

А когда мы перестали трястись от смеха, то немного посидели молча.

Пока я не спросила:

– Кто-нибудь будет десерт?

И папа ответил:

– Сомневаюсь, что у них есть четыре литра шоколадного молока, Сэмми, если ты об этом.

Мы с мамой фыркнули. Наверное, у них и нет. Но папа все же проверил по меню.

Мы вышли из кафе – они обнимают меня за плечи, а я обнимаю их за талии. И мне вдруг так захотелось повиснуть между ними, как когда я была малышкой, чтобы ноги болтались в воздухе, а они тащили меня. Но я подумала, что после всего, через что мы прошли, мы, наверно, стали староваты для такого.

МАККОИ МЛАДШИЕ: НЕОФИЦИАЛЬНАЯ БИОГРАФИЯ

ГЛАВА 3. ДЭВИ

Сюрприз! Ха-ха-ха-ха-ха-ха! Но, кроме шуток, Дэвиэн Мэри Маккой была случайным ребенком – впрочем, и моего появления на свет никто не планировал. Все желтые и оранжевые продукты, от которых Бетт воротит нос, Дэви уплетает за обе щеки. Не потому что она такая обжора, а потому что желтый цвет ей необходим как воздух – понимаешь? Она как солнышко – веселая, лучистая, ласковая.

Дэви – на мой взгляд, та из нас, кто может стать кем угодно. Я не… как же это называется, когда говоришь красивые слова, но не врешь? – когда называю ее любимицей класса. Друзья ее ходят к нам табунами. И со взрослыми она отлично ладит. С отцом Фрэнком они лучшие друзья, и с доктором Кларкингтон тоже.

Представим, что так будет и дальше, до старших классов. В школе она ко всем так добра, что каждый считает ее лучшим другом, и она уже запуталась, кто ей друг, а кто нет. Если ей тяжело, никто не догадывается, что у нее на душе. И я вижу как наяву, что все так и будет: Дэви – душа нараспашку, и такими, как она, все помыкают.