Книга Пляж острых ощущений, страница 45 – Ольга Степнова

— Вы все время путаете текст! — вконец разозлилась Беда.

— Да, теперь у вас будет секс! — радостно закивал Сазон.

— Ничего не получилось! — Элка вышла из воды, закинула руки за голову и подставилась солнцу всем телом, чтобы обсохнуть. — Ну ничегошеньки!! Сазон, у тебя же слуховой аппарат в ухе, чего ты придуриваешься?

— Чего?!! — заорал Сазон. — Говори громче, батарейка села!! — Он скрюченным пальцем постучал по плоской «таблетке», торчавшей в ухе.

— Тьфу, — плюнула Элка.

Я обнял деда и повел его к своему убежищу.

— А кого ж мы похоронили, сынку? — спросил он, протиснувшись в нору и усевшись на деревянный настил.

— Конвоир другана подсадил! — крикнул я ему в ухо.

— А, дураку подговнил! Правильно, сынку, я так и знал, что не мог ты как забытый в печке пирог сгореть! Не для того я тебе кормил, растил, учил драться и выживать. Не для того я твою скрипку на помойку выбросил! Я так понимаю, ты тут теперь прятаться будешь?! Сегодня прикажу сюда фуру с продуктами подогнать, а то отощал ты совсем!!

— Не надо фуру! — заорали мы в один голос с Элкой так, что Сазон услышал и обиженно поджал губы.

— Не надо фуры, он же тут прячется! — чуть не плача, сказала Беда. — Я все необходимое ему привезла. Сейчас принесу из машины сумку!

Она и правда сгоняла за сумкой и, пока мы с Сазоном молча сидели, обнявшись, достала из нее продукты, плед, одеяло, лекарства и сигареты.

— Я не курю, — напомнил я ей.

— Я курю, — отрезала Элка. — Или ты считаешь, что я буду ночевать в компании Генриетты Владимировны?!

Сазон вертел головой, переводя взгляд с меня на Беду. Батарейка в его слуховом аппарате окончательно сдохла, он ничего не слышал, поэтому решил взять инициативу в свои руки.

— Сынку! — заорал он. — Я своим ребятам велел отловить в городе всех похожих на тебя парней! Среди них обязательно будет тот, из-за которого ты пострадал!

Мы с Бедой захохотали. Смеяться мне было больно, я схватился за грудь и закашлялся. Смех этот больше походил на истерику — Беда неприлично захрюкала, содрогаясь в конвульсиях.

— Попробуй донести до него, что это распоряжение необходимо отменить, — простонала она, обращаясь ко мне. — А то и его в кутузку засадят!

— Ну и черт с вами, ну и ржите! — окончательно обиделся дед. — Пошел я, некогда мне тут лясы точить. Все равно я этого гада поймаю, и ты, сынку, вылезешь из этой норы. А пока прячься. Я к тебе сюда сегодня бригаду врачей откомандирую.

— Нет! — заорали мы снова с Элкой. Никогда в жизни мы с ней так слаженно не орали хором. Беда быстро забила мне в телефон свой новый номер мобильного, обняла Сазона за плечи и вытолкала его из пещеры.

— Созвонимся! — крикнула она снаружи.

Если так дальше пойдет, то скоро у этой норы будет кипеть самая бойкая жизнь в городе, и скрываться тут будет бессмысленно.

Я вздохнул, растянулся на своем ложе и… мгновенно заснул.

* * *

Проснулся я оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Не открывая глаз, я улыбнулся, протянул руки в надежде обнять Беду, но поймал пустоту. Я раскрыл глаза и увидел над собой жуткую рожу. Рожа покривлялась и издала пронзительный, знакомый до боли визг. После всего, что со мной произошло, испугать меня было практически невозможно. Я снова закрыл глаза, заставил себя подумать логически и понял: раз эта пещера — тайное убежище Максима Максимовича, то и его чертова обезьяна, скорее всего, тут бывала. Она, наконец, покинула мой вагончик и прибежала сюда, к Максиму Максимовичу. Если, конечно, у нее не существует какой-то особой программы по преследованию именно моей скромной персоны. В любом случае, делить эту нору с мартышкой я не хотел, а выгнать ее я и пытаться не стал со своими сломанными ребрами. Она сгруппировалась у меня в ногах и остервенело чесалась. Обезьяна показалась мне похудевшей и еще более наглой.

— Нужно было разрешить Леньке-матросу продать тебя, — простонал я.

Обезьяна взвизгнула, хлопнула себя по ляжкам и отпрыгнула к сумке с продуктами.

— Брысь! — заорал я, но она успела выхватить яблоко.

— Дрянь. Это мои продукты!

Но она уже жрала мое яблоко и смотреть на это у меня не было никаких сил. В принципе, я люблю животных, но это была какая-то особенная, подлая, вздорная, отвратительная мартышка. Не пройдет и часа, как она устроит где-нибудь здесь туалет.

Я поднялся, высунул нос на улицу и обнаружил, что уже вечер. Беда не звонила, Максим Максимович как сквозь землю провалился. Я попытался дозвониться до Элки, но сеть терялась, и после нескольких неудачных попыток я осознал, что больше всего на свете хочу выбраться из этой норы.

В конце концов, кто меня узнает? Я умер, погиб. У меня даже есть могилка и памятник. И потом, за неделю я оброс густой щетиной, а это здорово меняет внешность.

Никто меня не узнает.

Я порылся в сумке, в надежде отыскать что-нибудь, что можно на себя надеть. Но ни джинсов, ни рубашки там не нашел. Только ботинки и какую-то черную скатерть. Приглядевшись, я понял, что это не скатерть, а поповская ряса — черная, длинная, мрачная и многозначительная. Наверное, Элка от счастья умом тронулась. В отчаянье я пнул ногой сумку.

Обезьяна хрустела в углу своим яблоком.

Больше всего на свете я хотел выбраться из этой норы.

— Я убью тебя, Элка! — с чувством сказал я, натянул на себя черное одеяние, и вдруг почувствовал себя в нем комфортно и… безопасно. Кому придет в голову, что батюшка может скрываться от правосудия? Словно вживаясь в новую роль, я три раза размашисто перекрестился и сказал себе:

— С богом!

И вышел из душной пещеры. И спокойно, не торопясь, как обязывало мое новое одеяние, пошел вдоль берега по знакомым с детства местам, наслаждаясь свежим воздухом, природой, и ощущением бесконечной свободы. Тело почти не болело, голова не кружилась, ноги шагали по земле, не подкашиваясь.

Жизнь — такая прекрасная штука. Даже если все идет кувырком.

Даже если ты растоптан, раздавлен, и в рясе.

* * *

Не знаю, как я оказался у Жемчужного пляжа. Я зашел со стороны зарослей густого кустарника: там петляла, вилась тропинка, протоптанная невесть кем, — наверное, пацанами, делавших на отдыхающих свой маленький нехитрый бизнес. Сумерки уже сгустились, и из своего зеленого укрытия я видел только небольшую часть автостоянки.

Может, я и специально забрел на Жемчужный — не знаю. Подсознание иногда вытворяет с нами странные штуки. Как бы то ни было, я сидел в кустах и сквозь кружево зелени жадно пялился на ту жизнь, которая стала вдруг для меня запретной. Запоздалые купальщики подходили к своим машинам, копошились возле них, укладывали вещи, вытряхивали песок из обуви, одевали на купальные костюмы что-нибудь незначительное — шорты, майки, а то и вовсе не надевали, — потом садились за руль, выкручивались на узком пространстве и, газанув, лихо уносились по дороге, ведущей в город.