Онлайн книга «Смертельная любовь»
|
Ему было отпущено еще два года. * * * «А я и спрашиваю: “Ангелы небесные, вы еще не покинули меня?” И ангелы небесные отвечают: “Нет, но скоро”». В больнице Веничка передает подруге слова жены: «Приготовься до выписки расстаться со своей Наташкой. Ноги ее в моем доме больше не будет». Судьба снова играет в чет и нечет, черное и белое. Наташа пишет в дневнике: «К Гале он очень внимателен. Ко мне – полный холод. Очень нервозен». Его выписывают. Из того же дневника: «Веня на Флотской! Галя купила шампанское, и мы втроем отметили его возвращение. Он предложил Гале выпить и за меня. “За самоотверженность!” – подняв бокал, провозгласил он. Галя со мною чокнулась… Веничка почти весь вечер заводил пластинки, и особенно Свиридова, которого он очень любил – зарисовки к пушкинской “Метели”». Литературный успех Ерофеева нарастает. Денежная премия за публикацию «Петушков» в альманахе «Весть», отмеченной как лучшая. Олег Ефремов объявляет о планах постановки «Вальпургиевой ночи» во МХАТе. Николай Губенко хочет ставить все вещи Ерофеева на Таганке. Его снимает ленинградское телевидение – программа «Пятое колесо». Белла Ахмадулина публикует о нем статью в «Московских новостях». В «Континенте» выходит «Моя маленькая лениниана»… * * * В конце лета у него поднимается температура, ему становится хуже. Наташа узнает о 95-летней целительнице, которая до сих пор работает рентгенологом в Наро-Фоминске и о которой говорят, что она лечит правительство. Для начала Наташа привозит фотографию Ерофеева. Дело происходит на поляне, где горят костры и сидят ученики старухи. Внезапно поляну оглашает ее крик: «Человека зарезали!.. Не было у него никакого рака! У него была рассыпная грыжа! Я могла бы ее заговорить за три дня!..» Старуха проводит с Ерофеевым сеанс, и он на самом деле слегка оживает. Хотя все равно повторяет: «В последний раз бреюсь, в последний раз пью…» Галя упорствует: «Я тебе не дам умереть, Ерофеев, пока ты не напишешь “Фанни Каплан” и не получишь Нобелевскую». «Фанни» не написана, зато 50-летие Ерофеева отмечается по полной программе. Цветы, поздравления, телеграмма из Театра на Таганке, шампанское. А перед этим вечер в Доме архитектора. А после этого известие, что самый любимый режиссер мира Анджей Вайда думает о своей инсценировке «Петушков». Тепло и холод в адрес Наташи перемежаются по-прежнему. В записных книжках появляется горько-саркастическая строка: «Я такой безутешный счастливчик в кругу этих неунывающих страдалиц». * * * 10 января 1989 года Шмелькова заносит в дневник: «Ерофеев не звонит. Ну и не надо. Решилась на окончательный разрыв». Через двадцать дней неожиданный звонок Галины: «Ерофееву очень плохо. Может быть, приедешь?» Наташа: «Являюсь. Веничка не может скрыть своей радости: “Глупышка, я тебя очень, очень люблю!”» Он много раз дарил ей написанное с автографами: «По случаю дня рождения самой милой из всех девок – Наталье Шмельковой от автора рукописи 14 марта 1988 г .». «Наташке Шмельковой, самой неумной и любимой из всех хохотух… 7 февраля 89». «Милой и глупейшей Наталье от Венед. Ероф. С прежней любовью… 4 февраля 90 г .». И даже передал разговор Гали с ее матерью: «Если любовь не однодневная, ее надо уважать». * * * Ерофеев близко к сердцу принимает все происходящее. Наташе запомнилось, как по телевизору передали, что под Уфой поезд сошел с рельсов, и Ерофеев рассердился на нее: «Ты как будто посторонняя, как будто по ту сторону, а я, как всегда, рыдаю». Его живо интересуют фигуры Горбачева, Сахарова. Наташа записывает его слова: «Меня-то скоро не будет, а ты когда-нибудь испытаешь гордость за то, что жила в это время». * * * Целительница не помогла. Болезнь прогрессирует. К концу 89-го боли делаются круглосуточными. Он снимает их, как всегда, медикаментами и выпивкой. Он еще увидит премьеру «Вальпургиевой ночи» на сцене Студенческого театра МГУ и спектакль «Москва–Петушки» на Малой Бронной. Еще будет жизнь в Абрамцеве, на природе, которая так тянет его. Но депрессия охватывает все чаще и все сильнее. Теперь Галя просит Наташу: «Останься». Из Наташиного дневника: «Незаметно выводит на улицу. Шепчет: “Терпи. У меня уже больше нет сил. Разрывается сердце”. Веня все время говорит о смерти». Запись 23 марта: «К вечеру температура под сорок. Скорая помощь. Укол. Ночью меняю ему мокрую от жара рубашку. Очень внимательно на меня смотрит. Взгляд означает: “Неужели ты не понимаешь, что это уже “все”? Изо всех сил стараюсь казаться спокойной». Врач из районной поликлиники обнаруживает лимфатический узел. Говорит – так, чтобы больной не слышал, – что операция бесполезна. 27 марта – именины, день Святого Венедикта. А на следующий день – Каширка, рентген: две опухоли в легких, метастазы. Температура, слабость, обреченные глаза. Галя и Наташа по очереди или вместе рядом. Обтереть лицо влажным полотенцем, расчесать волосы, дать таблетку, посидеть, когда он под капельницей. 5 мая Галя привозит Веничке конверт, в нем справка о посмертной реабилитации его отца, пробывшего несколько лет в лагерях и выпущенного после смерти Сталина «за отсутствием состава преступления». Из дневника: «Ерофеев слушает с закрытыми глазами, не шелохнувшись. Лицо сурово-непроницаемо и, как мне кажется, даже торжественное. А мы с Галей, не стесняясь своих слез, рыдаем». Позже сестра Венички Тамара раскроет детали: «Все было, как описано у Солженицына, – карцер, допросы, обливание ледяной водой…» 9 мая Наташа записывает: «Состояние Венички с каждой минутой резко ухудшается. Задыхается. Поздно вечером в палату заходит молоденькая, очень внимательная сестра Наташа. Советует отказаться от всяких антибиотиков – лишние мучения, обезболивающие – другое дело. “Не шумите. Он может уйти сегодня, даже во сне”». 10 мая. «Только к 6 утра задремал. Приезжают сестры – Тамара и Нина, сын Веничка-младший… Врачи предупреждают, что предстоящая ночь – последняя. Галя в тяжелом, болезненно-перевозбужденном состоянии… То плач, то короткий надрывный хохот…» 11 мая. «На рассвете, в полудреме услышала резкое, отрывистое дыхание… Ерофеев лежал, повернувшись к стене… Заглянула ему в лицо, в его глаза… Через несколько минут, в 7.45, Венедикта Ерофеева не стало…» * * * «Они вонзили мне шило в самое горло. …и с тех пор я не приходил в сознание, и никогда не приду». |