Книга Синий взгляд Смерти. Рассвет. Часть третья, страница 108 – Вера Камша

Франческа, умоляю, пойми меня правильно, я не смогу просто жить с тобой в одном доме, мне нужно вернуть наше безумие, вскрики, невнятные обещания. Я должен собирать для тебя звезды, позабыв обо всем, кроме тебя. Если этого не будет, у нас ничего не выйдет, я не смогу с тобой просто говорить, обедать, спать, это будет предательством самого прекрасного, что со мной случилось. Один мой генерал умудрился влюбиться в женщину из дома Приддов и в три дня жениться на ней. Он уверен и в себе, в своей любви, я не уверен ни в чем. Я хочу летать, Франческа, однажды ты подарила мне крылья, подари вновь. Я не думал, что можно влюбиться до страха – нет, не смерти, не измены, а обыденности. Я влюбился, и я тебе в этом признаюсь. Почему сейчас? Не знаю, по-моему, я видел что-то во сне… Мне кажется, это были винно-красные, пахнущие горечью цветочные гроздья, и еще там, во сне, шумело море и собиралась гроза. Это была наша любовь, а потом я проснулся в заметенной снегом сторожке, за окном мело, в сенях клевали носом дежурные адъютанты. Они спят даже перед боем, потому что к войне привыкаешь, а привыкать к любви я не согласен.

Сейчас я допишу это письмо, выслушаю доклад начальника штаба, сяду в седло и объеду войска. Потом начнется сражение, и я выброшу из головы все, кроме него, затем будут подсчеты потерь, мы станем вспоминать погибших и решать, что делать завтра, послезавтра, через неделю. Этим вечером мне будет не до моих личных чувств, а завтра я испугаюсь этого своего письма, только вернуть его будет уже невозможно. Ты должна знать, как я тебя люблю и чего боюсь. Если я тебя оскорбил, что ж, прости, но я честен и с тобой, и с собой. Ты стала самым прекрасным в моей жизни, и мне до безумия жаль, что моему брату подобного не испытать. Проклятье, это не испытать вообще никому! Я всегда буду помнить тебя среди цветов – синих и красных. Синие я рвал под стрекот цикад, еще не зная, что мне подарит наступающая ночь, красные я видел во сне, и они велели мне объясниться. Я исполнил.

Эмиль, который хочет, безумно хочет быть твоим.

Гельбе. Утро первого дня Зимних Скал первого года Круга Ветра. Наверное, это что-то да значит. Я не перечитываю, что написал, не прошу о прощении, я вообще ничего не прошу…»

Маршал все-таки соврал, потому что перечитал написанное дважды и лишь потом вложил в футляр со счастливыми оленями. Одноглазый, оставшийся от фок Варзов капитан взял безумное послание. Теперь вместо Герарда будет он.

Скрипнула рассохшаяся дверь, сквозняк пригнул пламя свечи. Вот и все, сказалось и сказалось, надо было раньше, но уж как вышло. Появившийся точно в срок начальник штаба доложил, что уже достаточно рассвело, чтобы можно было двигаться, не боясь спутать направления.

– Очень хорошо, – одобрил командующий и напомнил о морозе и о том, чтобы после стычек обязательно старались подбирать раненых, не откладывая «на потом».

– Разумеется – слегка удивился Хеллинген. – до «потом» люди просто не доживут. Разрешите идти?

– Ступайте сразу на командный пункт, я объеду войска и к вам присоединюсь. Наблюдатели готовы? Я должен знать, что творится у Бруно, не только от его гусей.

3

Подчиненные не подвели. Каждый стоял там, где велено, так что Руппи слегка успокоился и не слегка взял себя в руки, готовясь к многочасовому торчанию при особе фельдмаршала. Точного времени Фельсенбург не знал, но низкое, еще розовое солнце подтверждало: к докладу он всяко успевает. Погода вообще то ли издевалась, то ли не обращала внимания на глупости, которыми занимаются люди. Все, кому сегодня приспичило драться, когда-нибудь умрут, а зимы так и будут круг за кругом перетекать в весны, бросаясь то снегом, то цветами. Вечности все равно, кто победит, за кем останется Гельбе, что запишут хронисты, кому наставят памятников, кого проклянут…

Высокое небо с редкими разводами облаков и переливающиеся из голубоватого в жемчужно-сиреневый снега настраивали на философский и при этом поганый лад. Борясь с достойными дурного поэта мыслями, Руппи рванул галопом к ставке Бруно и только поэтому не разминулся с отправляющимся в войска епископом. Отец Луциан безмятежно придержал гнедую полумориску, он был таким же, как всегда.

– Ваше преосвященство, – внезапно попросил Руппи. – Благословите.

– Охотно, сын мой, – адрианианец вытащил из-под плаща вороненые часы. – Они стремятся несколько опередить время, но это лучше, чем наоборот.

– Но, ваше преосвященство…

– Тебе нужны часы, а благословение ты получил, приняв решение отбить своего адмирала. Оно пребудет с тобой до смерти или пока ты не совершишь что-либо противное Адриановым заповедям.

– Я написал фрошерам о том, что произошло у церкви.

– Ты поступил верно, – кивнул «лев» и уехал. Дареные часы показывали полдесятого, и Руппи неспешно поднялся к кесарскому Лебедю.

Для наблюдения за сражением Бруно облюбовал горку позади и чуть сбоку от центра позиции. Точно посредине, у перекрытого Гутеншлянге тракта, подходящего холма не нашлось, но видно было хорошо и отсюда. Пока еще чистый морозный воздух позволял разглядеть не только двойную линию полков Гутеншлянге, но и построения рейферовских ветеранов на правом фланге, готовые к стрельбе батареи и сзади, рядом с пригорком, ровные темно-синие прямоугольники гвардии.

Конец созерцанию положил скрип снега за спиной.

– Видимо, с праздником, – подошедший Хеллештерн протянул руку и поежился. – Ну и холодина.

– Зато ветра нет. Я думал, ты уже уехал.

– Уехал Рейфер, меня пока придержали. Вот думаю, как часто в нашей жизни все шло по плану, составленному начальством? Собственно, это большая редкость, сколько ни вспоминай.

– Мне вспоминать нечего, я на берегу недавно. – Вот освобождение Ледяного удалось, но тут уж всё сам, без высокого начальства. – Но у болот Эзелхарда вышло, как задумали.

– Пожалуй, хотя и там тебе пришлось повертеться.

– Не слишком. Пакость устроили только обозники, спасибо доблестному Неффе, нашел, кого подсунуть, но в итоге обернулось удачно. Брошенным пушкам могли и не поверить, зато фуры с трупами были просто загляденье.

– Пожалуй, – согласился кавалерист, – хвост старик отбросил с шиком, но спасение задницы в его изначальные планы не входило, мы шли побеждать, а не удирать. Если честно, последней нашей удачей был Доннервальд.

– Разве не Три Кургана?

– Какое там! Бруно с весны добивался генерального сражения, а оно свалилось на нас, как шишка с елки! Шли за одним, нашли другое, обрадовались, вцепились, а буря все взяла и спутала. Мне еще повезло, наш фланг не задело, но на фрошерские пятки только любоваться и оставалось… Ты – доложить, что супостаты не подберутся?

– Разве что с боем.

– Тут спрос будет уже не с тебя, а с Гутеншлянге. Тебе не пора?

– Пожалуй.

Штабная палатка, как и «ограда» из плотной ткани, защищающая свиту от ветра, путешествовала с Бруно не один год. Командующий любил свои вещи и без крайней необходимости не менял, вот о его человеческих привязанностях известно было мало. Жениться принц Зильбершванфлоссе так во всяком случае и не собрался.