Онлайн книга «Нашествие»
|
Князь увидел на горизонте тёмную стену леса. Опомнился, перевёл на шаг. Подождал, когда товарищи догонят. Посмотрел на невозмутимого Жука, на багрового от непривычно долгой скачки Смороду. Сказал: – Передохнуть пора. Ищите место дневки. Безымянная речушка делала петлю, облизывая холм. Тут и разбили бивуак. Гридни напоили коней, развели костёр. Дмитрий сидел у огня. Обняв колени, смотрел на едва заметное в дневном свете пламя, а видел своё: ночные факелы, перемазанный землёй белый платок, золотые локоны в солнечных искрах… Сморода кашлянул деликатно. Сказал: – Надо будет к западу чуток забрать. У речушки-то наверняка рязанская застава. – Да, – кивнул князь. – До Федькиного острога два перехода, – заторопился Сморода, – следующая стоянка в лесу будет? – Без разницы, – буркнул Дмитрий. Сморода растерянно глянул на Жука. Воевода пришёл на помощь: – Княже, ты бы объяснил, к чему готовиться. Мы с тобой куда угодно, хоть в омут башкой, хоть на рожон кишкой; да только непонятно, как ты мыслишь того Кольцо достать. – Точно, – заторопился боярин, – сорок бойцов да тын высокий, не шутка. Мы с тобой до конца, бо слуги верные, но всё же: что ждёт-то нас? Дмитрий вздохнул. Степная скачка будто проветрила голову, очистила душу. Сказал честно: – Если вы думаете, что есть у меня хитрый замысел – так честно скажу: нет его. Сначала думал притвориться купеческим караваном со слабой охраной, чтобы Федьку выманить, но теперь понимаю – не то. Даже если в поле его людишек перебьём, ближе к княгине не станем. А теперь так считаю: на месте надо поглядеть. Провести рекогносцировку. Боярин выпучил глаза. – Осмотреться, словом, – поправился Ярилов, – и принять решение. – И то верно, – легко согласился Жук, – на месте – оно завсегда яснее, что к чему. Когда я ещё черниговскому князю служил, ходили мы как-то Торжок брать, и такая вышла с этим городком история… – Там конные, – перебил подбежавший гридень, – сюда скачут. – Дозор рязанский? – вскинулся Дмитрий. – Не, не похоже. Со стороны степи. Может, половцы какие заблудились? Живо поднялись, разбирая оружие. Сморода пошёл за дружинником вниз по склону, помахивая тяжёлым шаром булавы. Дмитрий видел, как остановился небольшой отряд: трое конных, несколько вьючных лошадей. Один из гостей спешился. Что-то обсуждал со Смородой, размахивая руками – видать, дорогу спрашивал. Потом пошагал к костру. Был пришелец невысок, широкоплеч, шёл нарочито расслабленно, но была в этой походке готовность резко уйти в сторону, с линии стрельбы. А ещё – всколыхнулось в памяти Ярилова что-то такое, радостное, похожее на детское предвкушение: сейчас войдёшь в гостиную, а там, под наряженной ёлкой – разноцветная коробка, перевязанная яркой лентой… – Хорь! Братище! – крикнул князь. И побежал вниз по склону, распахнув руки для объятия. * * * Уже выпили первую баклагу браги, и запасливый Сморода пошёл доставать из своего вьюка вторую; уже отхохотали над байками Хоря-Хаима и выслушали сдержанный рассказ Анри о путешествии из сирийского Акко, через Константинополь и до крымской Солдайи. Третий, назвавшийся Барсуком, сидел тихо, не участвуя в бурном разговоре; только зыркал на Дмитрия из-под капюшона, словно иголки втыкал, и от этих взглядов становилось не по себе. Про то, ради чего пустился в опасную дорогу, командор тамплиеров распространяться не стал. Упомянул только важное поручение великого магистра и перевёл разговор на другое. Ярилов не настаивал: посторонних у костра хватает. Захочет побратим – поведает позже. Заметил князь: изменился друг-рыцарь, горькие складки залегли у рта. И глаза усталые, поблёкшие, будто гнетёт его некая тяжесть, грызёт изнутри. Вспомнил Дмитрий о своей беде – сам помрачнел. Скупо рассказал друзьям о злодействах Федьки Кольцо и соперничестве с Юрием Всеволодовичем, обернувшимся похищением Анастасии. – Воистину, человеческая подлость не знает границ! – воскликнул тамплиер, раздувая тонкие крылья галльского носа. – Пусть бы этот гранд-дюк вызвал тебя, брат мой, на поединок или даже напал бы на Добриш; войны между владетельными сеньорами – обычное дело, и нередко споры о землях и караванных путях решаются мечом, но похищать жён – это низость, свойственная скорее берберским пиратам, нежели христианским правителям. Зло должно быть наказано, а подобная пакость – вдвойне. Встреча с гранд-дюком Владимира входит в мою миссию; но я немедленно после её исполнения швырну перчатку в лицо этого подонка и потребую сатисфакции! – Погоди, Анрюха, – задумчиво сказал Хорь, – кипишь, как котелок с похлебкой, а тут не горячностью, а умом надо. Зарубить Юрия Всеволодовича недолго, да кто же тебе позволит его на поединок вызвать? Тут требуется другое – и княгиню спасти, и князю лица не потерять. – Дело непростое, – вздохнул Сморода, – невозможное, надо сказать, дело. Дмитрий улыбнулся впервые за много дней: – А мы с побратимами только этим и занимались, что невозможное свершали. Теперь-то я уверен: справимся. Чудесным образом почти все здесь, лишь Азамата не хватает для полного набора. – Вправду на сказку похоже, – заметил Жук, – вот так, на степном случайном шляхе вам встретиться – это как копьём копьё в полёте расщепить. Один раз на сто тысяч попыток – и то выйти не должно. – Всё просто, – сказал Анри де ля Тур, – мир огромен, и разнообразных дорог в нём без числа, но благородные мужи ходят одними путями, так что встреча их – редкость, но возможная. – Тихо! – до сих пор молчавший Барсук вдруг вскочил на ноги, вслушиваясь в вечернюю перекличку цикад. – Будто скачет кто? – Не переживай, там гридни мои в карауле, ребята обученные, а если… – начал было Жук и осёкся: прилетевшая по крутой дуге стрела ударила в котелок, перевернула в костёр. Зашипел, заклубился пар; и в этом тумане видел Дмитрий, как упал гридень, пригвождённый к земле вонзившимся между лопатками древком; как захрипел, схватился за лицо Хорь, и кровь побежала между его пальцами; как Сморода смотрел изумленно на торчащий из плеча оперённый черенок… Стрелы сыпались, словно кто-то вывалил над приречным холмом бездонный колчан, и гремел над степью боевой монгольский клич: – Урагшаа! Август 1229 г., город Владимир, княжеские палаты – Бомм! Главный колокол Успенского собора подал густой бас – и сразу сорвались с луковок, заметались стаи голубей, словно осеняя белыми крыльями стольный город, желая ему мира и процветания. – Бомм! Ошарашенный городским размахом, выскочил из телеги пейзанин, сорвал войлочный колпак. Принялся истово креститься, жмурясь на сияющую маковку Золотых ворот, приняв по бестолковости за церковь белое великолепие въезда в лучшую часть города. |