Книга Время Березовского, страница 188 – Петр Авен

У нас были разные периоды в жизни. Но в те периоды, когда он был в меня влюблен, он делал все возможное, чтобы меня продвигать. Я честно признаю, что если бы не он, то вполне вероятно, что сегодня вы бы не знали, кто я такой.

А: Это очень важный ответ на вопрос о том, что человек после себя оставляет.

Б: Мне он оставил меня, наверное. И это не так мало.

А: Почему, как тебе кажется, Боря стал символом эпохи? И стал ли он им?

В: Стал, конечно. Другое дело, что это мы с тобой знаем, что он символ эпохи. А вот знают ли следующие поколения?..

А: Что ты можешь сказать о Березовском и о времени, о том, что их свело в нашем сознании?

В: Понимаешь, он действительно был очень адекватен тому времени. Возьмем мой конкретный пример. Даже ты очень скептически задаешь вопрос, был ли я независимым журналистом. А он мог идти на это. Может быть, из панковских соображений: “Вот Васильев меня не слушается, а при этом я читаю офигенную газету”. И это тоже был символ времени.

Удавались невозможные вещи. Сейчас даже представить себе невозможно, какие ходы тогда делали. Ты смотришь и думаешь: “Ну если Березовскому можно, давай и я попробую”. Ты можешь сделать в тысячу раз изящнее, последовательнее. Но он тебе дал импульс.

А: Ну да.

В: Когда он помер, мы в это время записывали “Господин хороший” ^[251]. Павильон был на студии Горького. А там не берет мобильный. Я там был часа три, пока мы писали сразу три ролика.

И когда я вышел покурить, у меня было 58 эсэмэсок с одним текстом: что умер Березовский. И меня прибило, откровенно говоря. Несмотря на все мои обиды, я понял, что я этому человеку очень многим обязан. Лично я. Я даже не анализировал, просто почувствовал, прямо накрыло меня. Может, от количества СМС. Они же все сразу стали выпрыгивать.

А: А чем, по твоему мнению, ты обязан Борису? Чему он тебя научил?

В: Ну, я стал взрослым, скажем так. Журналисты же как…

А: …Дети?

В: Б**ди – давай лучше так скажем. И дети. Педофилия, в общем. А я был действительно очень взрослым.

А: Ты лучше понял, как устроена жизнь, общаясь с ним?

В: Да, наверное. Наверное, я понял, что политика – это не то, что мы смотрим по телевизору. Это как преферанс, может быть. У меня абсолютно не было пиетета перед авторитетами. Кто бы это ни был, я понимал, что это человек со своей функцией. Я научился, например, не лезть на рожон, но и не подыгрывать в чужой игре. Я благодаря Березовскому научился очень важной вещи (не то чтобы он меня научил): что никогда не надо ввязываться в игру, правил которой ты не знаешь.

А: Угу.

В: Он меня ввел в тот круг, который для журналиста как “Алиса в Стране чудес”, как аттракцион какой-то. Другое дело, что вообще-то можно было повзрослеть и пораньше.

Когда я узнал из СМС, что он помер, меня действительно накрыло. Он заслужил спокойную, безбедную старость. Но это не про Борю. В этом смысле, я думаю, его смерть достаточно логична.

А: Мы все подходим к пожилому возрасту, и каждый думает о том, что после него останется. Можно сказать, что после Березовского толком ничего не осталось?

В: Да, конечно. После Березовского не осталось толком ничего… Но вот что интересно: я не смог к нему поехать на похороны по техническим причинам, я из Лондона поехал на Капри всего на четыре дня, и тут выяснилось, что похороны. В общем, я не был на похоронах, это плохо. А когда я приехал навестить дочку, она мне сказала: “Поехали, папа, на кладбище к Березовскому”.

А: Значит, что-то осталось.

В: Она такая, она же кино увлекается. А так, конечно, по большому счету ни фига не осталось. Но я не испытываю чувства злорадства. Я испытываю чувство утраты чего-то, что у нас было в 90-е годы. И это вовсе не молодость, нет. Это шанс.

А: Спасибо. Ты однажды правил мою статью и написал замечательную фразу. Моя последняя фраза в статье была о том, что у страны не бывает последнего шанса. Ты приписал еще одну фразу: “У поколения – бывает”. Это был очень хороший конец.

Петр Авен

Газета “Коммерсантъ”, № 7 от 27.01.1999

За мифом – миф

Советская экономическая наука по большей части являла собой набор мифов и сказок. Собственно, вся политэкономия социализма была одной большой сказкой – рассказом об экономических законах, действующих в виртуальной стране. Разоблачение общепринятых мифов стало модным занятием “передовых” экономистов в 70-е и 80-е годы. Так, активно разоблачался миф о “командной экономике”, о плане-приказе, и доказывалось, что командной экономики в СССР давно нет, а есть “экономика торга”, в которой плановые задания, материальные ресурсы, деньги распределяются между хозяйствующими субъектами на основе многочисленных вертикальных и горизонтальных торгов – согласований. Разоблачались и другие, более “специальные” мифы.

Увы, развал советской системы привел к появлению новых, требующих разоблачения мифов, популярность которых прямо влияет на принимаемые сегодня решения. Самый распространенный из них: в России была либеральная экономическая реформа и она потерпела крах. Соответственно, после 17 августа следует отказаться от либерализма, монетаризма, усилить государственное вмешательство в экономику, напечатать побольше денег.

Либерализм и “либералы”

В основе мифа о либеральной реформе в первую очередь лежит самоназвание тех, кто отвечал за экономическую политику начиная с 1991 года. Желание слыть либералом не было удивительным: либерализм являлся наиболее ясной антитезой тоталитаризму, в профессиональной среде (и на Западе, и в Восточной Европе) доминировала либеральная идеология “чикагцев”, именно явно либеральные экономисты получали наибольшее число Нобелевских премий (и среди них самые известные – фон Хайек, Фридмен, Бьюкенен). Поэтому и определение “чикагские мальчики” льстило, а не задевало, вполне соответствовало господствующей моде.

С другой стороны, оппоненты эксплуатировали образ либерала, сложившийся в коммунистической печати, – образ слабака-интеллигента, космополита и антигосударственника.

Желание быть либералом никуда не ушло – никто из тех, кто делал реформы, не поставил под сомнение их либеральный характер. Поэтому и обвинения (учитывая результаты) по-прежнему адресуются либерализму. Справедливо ли?