Онлайн книга «Вселенский стриптиз»
|
– Ладно, не злись. Что говорят твои карты? – Дело может закончиться тюрьмой. – Тюрьмо-о-ой?! Что, так и говорят?! – Не дословно, конечно, но наше благое дело завершится казенным домом. Так утверждают карты. – Ну, милая моя, казенный дом – понятие растяжимое. Это может быть супермаркет, кинотеатр, фитнес-клуб, поликлиника, клуб ветеранов, сауна, загс, наконец! – Ох, Верочка, страшно мне! А ну как все откроется раньше времени?! На нары в моем возрасте… стыдно и несолидно. – Ты же у нас юная фея! Тебе всегда «…до» и ни на секунду «после…»! – Верунь, вот что ты всегда умела, так это утешить! – Ладно, Кларка, не дрейфь! Кто нас посадит? Мы две милые, добропорядочные старушки. Подумаешь, пошутили. – Сейчас поругаемся! Я не старушка. Мне место в метро не уступают, и я не хожу в дурацкие ветеранские клубы! – Ну хорошо, мы две добропорядочные, милые дамы. – Вот так-то. Верунь, мне кажется, они друг другу совсем не понравились. – Это хорошо. – Почему? – Настоящие чувства замешиваются на противоречиях. Все, что случается нахрапом и по мгновенной обоюдной симпатии, – очень недолговечно и оправданно только в животном мире. – Ой, не знаю… Мне очень страшно. Они начинают ненавидеть друг друга! – Мы это исправим. – Как? – Пускаем в ход запасной вариант Б! – Ой! Это нужно хорошенько обдумать. Приезжай ко мне в восемь вечера, все обмозгуем. Угощу тебя «Щечками королевы», заодно и поговорим. – Чем ты меня угостишь? – Дуська сделала обалденное блюдо по моему рецепту! Берешь черную икру, фаршируешь ею помидоры, а сверху украшаешь зеленью и тертым сыром. – Давай-ка лучше ты ко мне приезжай на диетические хлебцы с зеленым чаем. В твоем рационе слишком много черной икры, ты суешь ее везде по поводу и без повода. А в нашем возрасте, пардон… в моем возрасте, пора считать сахар и холестерин. Так что давай ко мне! – А как же «Щечки»? – Скорми их Дуське. Приедешь? – Да! Но «Щечки» Дуське? Это как-то несправедливо… – Ладно, привози их моему коту. Бай, милая! – Бай-бай, дорогая! Весна зарождалась в недрах хмурой московской зимы исподволь, незаметно, но очень настойчиво. Еще было очень холодно, по-прежнему продолжались короткие дни и длинные ночи, но вдруг иногда, в полдень, выглядывало шальное солнце и начинало жарить совсем по-летнему. И тогда снег плавился под ногами, капель барабанила по металлическим подоконникам, с крыш валились сосульки величиной с французский батон. Прохожие стаскивали шапки, расстегивали верхние пуговицы шуб и пальто, и глаза у них становились весенними – блестящими и немного блудливыми. Все ждали обновления и любви. Даже старушки на лавочках и бездомные больные собаки. Цветочницы хищно высматривали среди мужского населения своих жертв, норовя всучить им втридорога увядающие букеты. До Восьмого марта оставалось чуть меньше двух недель, и город истерично готовился к празднику. Евдокия остановилась у цветочного ларька и, прикрывшись от солнца рукой в вязаной варежке, придирчиво осмотрела витрину. Цветочница, не узрев в ней серьезного покупателя, продолжила лузгать семечки и листать какой-то журнал. – Добрая женщина, у меня десять детей, муж-алкоголик и мать-инвалид, мне никогда не купить цветов! А так хочется праздника, ведь весна, солнце светит, птички поют… Может быть, у вас завалялся никудышный, вялый букетик, который нельзя продать? И вы отдадите мне его просто так, задаром, добрая женщина?! У меня десять детей, муж-инвалид и мать-алкоголик, мне никто никогда не дарил цветов! Купить их я себе не могу позволить, а так хочется, так хочется иметь хоть какой-нибудь завалящий букетик! – Евдокия протараторила текст, стараясь заглянуть продавщице в глаза. Цветочница от такой наглости выронила журнал, подавилась семечками и закашлялась. – Я не поняла, что вы хотите? – переспросила она. Тетка, заглядывавшая в окошко, заискивающе улыбнулась. На ней был войлочный желтый берет с глупой пимпочкой на макушке и длинный зеленый шарф, туго перехватывающий ворот поношенного пуховика. Тетке могло быть и двадцать, и тридцать, и сорок. Лицо без косметики, все в крупных, рыжих веснушках, оккупировавших даже оттопыренные уши. На алкашку тетка не смахивала. – Чего надо? – нахмурилась продавщица. – Букетик подарите, Христа ради, – улыбнулась ей Евдокия. – Дохленький какой-нибудь, который вам ничего не будет стоить, а доброе дело на небесах зачтется! Тетка была такая убогенькая, такая улыбчивая и искрящаяся добрым расположением духа, что продавщица подумала: а почему бы и нет, почему бы не сделать хорошее дело? Тем более что под прилавком пропадал букет облетевших ромашек. – Держи! – сунула она убогой зеленый веник. – Только там жуки какие-то ползают и плесень на стеблях. – Спасибочки, – улыбнулась Евдокия и уткнулась лицом в букет. – Жуки и плесень – ерунда! Главное – он весной пахнет! – Она помахала цветочнице рукой, та пожала плечами и опять принялась за семечки. «Какие только придурки по Москве не бродят», – читалось в глазах продавщицы. Прыгая через лужи, Евдокия перешла дорогу, игнорируя пешеходный переход и светофор. Добравшись до противоположной обочины, сунула зеленый веник в объемную сумку, сняла берет, пригладила непослушные рыжие волосы и вскинула руку, чтобы поймать машину. Не прошло и минуты, как возле нее остановился частник на старом «жигуле». – Мне до поликлиники по «Скорой» – сурово произнесла Евдокия и, не дождавшись согласия водителя, деловито уселась на переднее сиденье, втянув в салон на разношенных сапогах воду и грязь. Шофер обреченно вздохнул и поехал. Где-то он слышал, что по «Скорой» водители обязаны довозить пассажиров бесплатно. Евдокия расслабилась и улыбнулась. Больше всего в жизни она любила халяву. В запасе у нее была тысяча способов заполучить бесплатно то, за что другие платили деньги. Конечно, у Евдокии не было ни десяти детей, ни мужа-алкоголика, ни матери-инвалида. Она была одинока, как перст и свободна, как ветер. Сегодня день у Дуськи особенно удался. Как многодетной матери, сердобольная продавщица на рынке отсыпала ей из «некондиции» килограмм подгнивших яблок, а в «секонд-хенде» Дуське удалось под свою широкую юбку незаметно напялить еще три юбки и одни брюки. Она ушла из «секонда» потолстевшая и довольная тем, что ее не поймали. |