Книга Ты следующий, страница 82 – Любомир Левчев

Наконец мы все-таки добрались до города Лахти, стоящего посреди финских лесов и озер. В моем сердце сохранилось неповторимое чувство чистоты — чистоты везде и во всем. За столом, за которым мы ужинали, говорили Ален Роб-Грийе и Николас Гильен. Потом к нам подсели два американских писателя — муж и жена. Они представились: Астрид и Ивар Иваск. Их родители эмигрировали из Прибалтики, так что сейчас они чувствовали себя так, будто посетили родину предков. Отец Ивара был известным русскоязычным поэтом («Северный берег», Варшава, 1938; «Царская осень», Париж, 1952). Последние, только что опубликованные стихи старого Юрия Иваска звучали так:

Ивар Иваск был редактором журнала Books abroad (позднее переименованном в «Мировая литература сегодня»), который издавался университетом в Нормане, Оклахома. Знакомство с этим изданием, рекомендующим книги и авторов всего мира, оказалось для меня настоящим прорывом. Значит, контакты возможны. Значит, такая трибуна без границ может существовать. Ивар не писал, но говорил по-русски, и между нами не было языкового барьера. Как только Ивар узнал, что я болгарин, он достал блокнот, пролистал несколько страниц и спросил:

— Мне посоветовали двух болгарских поэтов — из самого старого и самого молодого поколения. Елизавету Багряную и Любомира Левчева. Вы их знаете?

Я задумался над тем, что это. Шутка? Провокация? (Мы, болгары, только об этом и думаем.) Или ирония судьбы? Мой собеседник почувствовал, что со мною что-то происходит.

— Что случилось? Вы о них не слышали?

— Я их очень хорошо знаю. Елизавета Багряная — великая болгарская поэтесса. Заслуженно номинирована на Нобелевскую премию. А что касается молодого поэта… то он негодяй.

— Неужели? — вздрогнул Ивар, как будто обидели его самого. — А вы не слишком категоричны?

Я не забуду, какое видимое облегчение появилось у него на лице, когда он понял, что Любомир Левчев — это я. (Ему была знакома балканская страсть дискредитировать коллег, заочно поливая их грязью.)

Это было 22 июня. И в белые ночи Ивана Купалы, погрузившись в мягкий сумрак финских сосен, мы затерялись на каком-то празднике освобожденной души. На поляне в низине молодые мужчины и женщины, опьяненные любовью и водкой, играли во что-то, напоминающее футбол, но с несколькими мячами и без правил. Целью игры было не забить гол (ворота вообще не были предусмотрены), а — веселиться и резвиться. Из старой сауны выскакивали голые красивые тела и с разбегу бросались в озеро. А мы с Астрид и Иваром прогуливались и говорили о поэзии — о той самой чудесной связи между людьми, о луче, проходящем сквозь любую преграду… Мы радовались дружбе, которая возникла так внезапно. Мы были счастливы. И это видно по фотографиям, которые сделал шведский поэт и фотограф турецкого происхождения Лютфи Иошкёк.

Никогда больше я не виделся с Астрид и Иваром. Наша дружба продолжилась в сердечных письмах и публикациях. Ивара уже нет в живых, а нить не обрывается.

•

Джери Марков очень внимательно выслушал мои рассказы о Праге и о Лахти. И сделал неожиданный вывод:

— И это Финляндия! А представляешь, как хорошо в Италии?

И чистосердечно и убедительно поделился своим ощущением того, что мы давно уже упираемся головами в родной низкий потолок.

— Все, что мы могли получить от этой страны, мы уже получили, — сказал он, очевидно имея в виду себя. — Теперь нам остается только буксовать в провинциальном мышлении и зависти коллег. Нет, надо расколоть эту скорлупу. Выйти в настоящий мир. Помериться силами с настоящими писателями и настоящими проблемами. Вот каков наш путь. — Джери был куда серьезнее и убедительнее, чем обычно. — А начинать надо с Рима! — призывал он. Знак успеха явился на итальянском небе, и единственной проблемой было хотя бы кое-как выучить язык, чтобы понять Божье послание. Мое душевное состояние было таким, что все идеи Джери я воспринимал как откровение.

Мы тут же распределили задачи. Он занялся самым трудным вопросом — паспортами и визами. А я должен был найти учителя итальянского. Тут я вспомнил об одной однокласснице моей сестры, переводчике и педагоге. У нее фамилия была Даскалова. В качестве классной комнаты было решено использовать редакцию.

И вот мы лицом к лицу столкнулись с нашим римским будущим. Джери как бесспорный капитан команды объяснил учительнице наши цели:

— Нам нужно в короткий срок (за два-три месяца) овладеть итальянским на начальном уровне, потому что нам предстоят встречи с известными писателями и издателями.

Даскалова вытаращила глаза, как капитолийская волчица, и даже поднялась со стула. Джери попытался успокоить ее:

— Мы сделаем все, как вы скажете. И имейте в виду, что мы знаем толк в гонорарах и торговаться не станем.

Учительница была сильно смущена. На ее лице то появлялась, то исчезала болезненная улыбка.

— То, чего вы хотите, с деньгами не связано. Скажу вам прямо: это невозможно. История знает примеры гениальных полиглотов, которые за несколько недель овладевали иностранным языком. Сын Паганини, например. Но я не собираюсь поддерживать подобные иллюзии.

Джери был непреклонен и обаятелен:

— Давайте попробуем. У нас нет необходимости говорить как сын Паганини. Важно начать.

И учительница согласилась — «под нашу ответственность». И тут же прошла с нами первые пять уроков из университетского учебника.

Дома события приняли драматический оборот. Мои дети смеялись надо мной, пока я делал домашнее задание и выписывал слова в специальную тетрадку. Я проклинал и Джери, и Рим, и самого себя. На второй урок Ромул не явился. Оба часа Даскалова гоняла меня по пройденному материалу и давала упражнения на закрепление. Я чувствовал себя сыном Паганини и готов был поколотить болгарского беллетриста. Когда же наконец все римляне снова были в сборе и учительница попросила показать домашнее задание, Джери Марков сделал заманчивое предложение:

— Товарищ Даскалова, давайте мы сначала с вами рассчитаемся.

— Вы отказываетесь от занятий? Что ж, это разумно.

— Ни в коем случае! Просто давайте мы оплатим вам прошлые уроки.

— А почему именно сейчас? Лучше в конце занятия.

— Нет-нет. Не будем откладывать. «Оплаченные счета — добрые друзья».

— Ну ладно. Три урока по два лева — всего шесть левов.

— Как по два?! По пять левов!

— Да нет же, — смутившись, покраснела учительница. — Я беру по два лева за урок.

— Нет. У нас специальные требования и специальные тарифы. За три занятия пятьдесят левов.

Джери торжественно полез во внутренний карман, и улыбка тут же исчезла с его лица.

— Черт побери, я забыл кошелек. Мы играли в карты, и я оставил его на столе.