Онлайн книга «Праздник лишних орлов»
– Есть кто внизу? В ответ слышен женский голос: – Есть! Ребята, не стреляйте, мы русские! – Выходим по одному! Сначала женщины, потом дети. Мужчины последними, руки за голову! Из подвала суетливо выбирается непонятного возраста тетка в платке и сцепляет руки за головой. Следом, держа одну руку над головой, появляется мужчина. Другую, скрюченную и обмотанную какими-то серыми тряпками, он осторожно прижимает к груди. Лица обоих черны от копоти и напряжены до предела. – Все? – спрашивает Скворец. – Больше никого. Мы двое, – отвечает мужик, затравленно глядя в лицо командира. – Надо проверить. Женщина получает в руки фонарик и снова спускается в подвал, освещая все его углы. Пух ложится у края люка, достает маленький самодельный перископ, собранный из кусков карманного зеркальца, и следит в него за лучом фонарика. В тесном подвале с цементным полом, помимо двух матрацев, керосиновой лампы и банок с соленьями, ничего нет. – Что с рукой? – спрашивает Скворец у мужчины. – Осколком зацепило. Солдатики подствольник закинули из училища. – Почему солдатики? – Да их же видно. После обстрела мы из подвала вылезли, глядим, бородатые ушли, а на училище вроде наши, так они, как нас увидали, давай шмалять. – Пух, крикни Виталика, – говорит Скворец. Подходит доктор, на ходу доставая из сумки ИПП. Пока он обрабатывает рану и перевязывает мужику руку, группа быстро осматривает дом и двор. – Тут на этой улице раньше ингуши жили. Почти все ушли перед войной, но, может, кто и остался, – рассказывает раненый. – Русских, наверное, никого нет. Кого бородатые убили, кто сам ушел. Дома побросали. Бородатые все пограбили, дома пожгли. – А вы чего не уехали? – Нам некуда. Всю жизнь здесь прожили. Слава богу, дети взрослые, уехали устраиваться… Две недели уже в подвале сидим, ночью ведро выливаем. – Ладно, отец, нам некогда. Как кончится зачистка, двигайте-ка к шестой поликлинике, мы там закрепились. Знаешь? Подлечим, сухпай выдадим, – говорит Скворец. Тот кивает, а потом мотает головой: – Не, не пойдем. Неровен час, свои же и кончат. – Ну как знаешь. Скворец и пацаны разгружают из РД-2 консервы, доктор Виталик кладет сверху бинты и таблетки. У мужчины вздрагивает подбородок. Женщина молча плачет. Слезы оставляют дорожки на закопченном лице. Уходя на улицу, Пух слышит ее глухой голос: – Ребята, режьте их всех, не берите в плен… Несколько следующих домов пусты. В подвалы и на чердаки – гранаты. Вот в одном дворе воронка от разрыва мины, а на стене следы окровавленных ладоней. Бурой с Пухом доходят по этим следам до летней кухни. На кухне стол, на нем лужа темной крови. Под столом – видно, сполз – лежит старик в папахе и галошах. Рубаха у него на животе задрана, на мертвой белой коже большая неровная рана. Ладони в крови, пытался зажать рану. – Всё, пошли, осколок в печень, – говорит подошедший доктор, и они уходят. Во дворе снайпер знаком останавливает Скворца и показывает на другой конец улицы: – Какие-то с оружием, может, наши, может, и нет. Человек десять. Все замирают, и тут по забору и стене дома начинают колотить пули, и только потом доносятся звуки очередей. Пух даже не успевает понять, как заскакивает в оконный проем, готовый обороняться. А испугался он жестоко. Как, впрочем, и все. – «Липки», «Липки», ответьте «Печоре», – вполголоса вызывает Скворец по радиостанции. В эфире молчание. – Федя, ракету! Длинный жилистый Саня по кличке Федя быстро высовывается и выпускает вверх зеленую ракету – сигнал, что мы свои. Скворец, конечно, рискует. Но стрельба прекращается, и с той стороны улицы тоже взлетает зеленая ракета. – Я «Печора», я «Печора», иду по Шефской, нечетная сторона. Кто меня слышит? – «Печора», я «Воин», иду навстречу. Все целы? – Да вроде… «Воин» – соседи из Южного СОБРа. Медленно и аккуратно две группы приближаются друг к другу, проверяя дома и развалины, и наконец встречаются у ворот двора, центрального на этой улице. Первыми в него заходят южане, затем Скворец с группой, оставив снаружи, как обычно, пулеметчика и снайпера. От увиденной во дворе картины обе группы, забыв про осторожность, молча встают и сбиваются толпой. Возле каменного забора на свежем снегу лежат тела трех женщин. У железных ворот тело девочки лет восьми. В центре двора – широкий приземистый пень, на котором рубят мясо. В него воткнут большой разделочный тесак с деревянной ручкой. Рядом с пнем – обезглавленное тело старика, а чуть подальше – голова с короткими седыми волосами вокруг лысины. Трупы ничуть не напоминают еще недавно живых людей, они похожи на сломанные манекены, испачканные кровью. – Видно, ингуши, – говорит командир южан, невысокий коренастый темноволосый офицер, сам немного похожий на нацмена. – Из пулемета их. Он показывает на россыпь пулеметных гильз у ворот. – Нахера так-то? – Злобно плюнув в снег, он дает своим команду уходить. Заканчивается зачистка встречей с БМП федералов. Солдаты держат важный перекресток, рядом «китайская стена», длинная пятиэтажка на пустыре, за которую вчера шел ожесточенный бой. Рядом обгоревший бронетранспортер. «Стена» в пробоинах от прямой наводки и тоже чадит. «Как в хрониках Сталинграда», – думает Пух. Солдаты ведут пленных. Двое – это мужчины призывного возраста в норковых шапках, старых кожаных куртках и спортивных костюмах. Руки и верхняя половина лиц у них темные, а подбородки посветлее. «Бороды сбрили», – догадывается он. У одного руки за головой, второй толкает перед собой кресло-каталку, в котором сидит древняя старуха. – Стой там, – кричит сержант в относительно чистом бушлате, командир БМП, и группа останавливается метрах в десяти. – Что там? – спрашивает командир у подбежавшего солдата. – Двое бородатых бабушку катят, якобы местные, из-под обстрела. Документов у них нет. Она тяжело ранена. – Ясно. Связь! – кричит он в люк БМП. Оттуда высовывается связист, на ходу вызывая: – «Кентавр», «Кентавр», я «Двадцать второй». – «Двадцать второй», «Кентавр» на связи, – слышится из «брони». Связист передает тангенту командиру. – «Кентавр», я «Двадцать второй», у меня абориген «трехсотый-два», надо бы в тыл переправить. Подошлете «коробочку?» – У меня своих трехсотых некуда девать, и коробочек лишних тоже нет, – еле слышен сквозь треск и помехи далекий «Кентавр». – Разберись на месте! Конец связи. – Ясно. Конец связи. – Сержант возвращает связь, на минуту задумывается, а потом кричит: – Большой! Давай… Снайпер! – И машет рукой в сторону пленных. |