Онлайн книга «Совершенная crazy»
|
– Кто?! – Ты же призрак! Ты всё должен знать! – Гошин достал из-под кровати вторую бутылку коньяка и открыл её. – Я тебя проверяю на честность, – попытался выкрутиться Пашка. – Фотки делал мой сын! Крис, вонючка, хотел продать их в какой-то журнал за миллион баксов. Ему же проще всего подсмотреть известных людей в непотребном виде! А главное, на него никто ни в жизнь не подумает, ведь он член семьи, сам знаменитость! Тьфу, гад! А ты говоришь – семья! Да он за бабки меня в сортире сфотает и прессе продаст! – Так вот какой «гвоздь» он обещал кому-то по телефону! – догадался Пашка, вспомнив рассказ Ксюни. – Так и запишем: трюк просила повторить Полина, фотографировал Крис, а воду в бассейне, случайно, не ты спустил, гений силикона и ботокса?! – Нет! – заорал Гошин. – Не я спустил! Нет! Зачем мне тебя убивать?! Что мне с тобой делить?! Деньги, власть баб, – что?! Они опять чокнулись, опять выпили и опять закусили лимоном. – Да вроде нечего нам делить, – согласился Пашка, чувствуя хмель в своей призрачной голове. – Но кто-то же спустил воду в бассейне! – Я, знаешь, что думаю? – зашептал Гошин, опять вытянувшись через весь стол. – Что?! – Это старуха! Она тебя угробила! А кто ещё? Всё в доме делается с её ведома. Да в доме муха не пролетит без её указания!! – Гошин постучал себя пальцем по лбу, и вдруг захрапел, ткнувшись носом в стол. – Ста-ру-ха, – по слогам повторил Горазон. – Значит, трюк просила повторить Полина, фотографировал Крис, а убила меня старуха. Зачем?! Зачем Иде Григорьевне меня убивать?! – Ты призрак, ты и придумай, зачем ей тебя убивать, – пьяно пробормотал Гошин. – Может, она тебе в любовницы набивалась, а ты ею перне… пере… пренебрёг? – еле выговорил он. – Тьфу! – плюнул Пашка. – Хорошо, что я у тебя круговую подтяжку не делал! – Хорошо, – кивнул Гошин. – Если ты оперируешь так же, как думаешь, то понятно, почему у тебя вместо лиц задницы получаются! – Понятно! – весело согласился Георгий Георгиевич. – Но, кстати, я не думаю, когда оперирую, – заговорщицки поделился он. – Пошёл я, – Пашка взлетел под потолок. – Лети, воробышек, только полотенце отдай, меня Ксюня убьёт… Горазон скинул с бёдер рушничок, повесил на стену рога, пристроил на спинку кресла розовый галстук. Испорченность пластического хирурга поразила его. Хотя он и сам был не ангел… Пашка сплюнул и просочился в замочную скважину, прихватив со стола бутылку. – Эй, а ты не белая горячка? – крикнул вслед ему Гошин. – Я, блин, горный орёл, – огрызнулся Горазон и улетел, испытывая брезгливость, будто наступил голой пяткой в чужой плевок. До рассвета было ещё далеко, времени оставалось навалом. Где-то внизу, в комнатёнке, предназначенной для охраны, которой в доме отродясь не водилось, ночевал Сэм Константинович Фрадкин – единственный вменяемый, образованный, интеллигентный и ни в чём не заинтересованный человек. Может, с ним поболтать?! Интересно, пахнет ли от призраков перегаром? Пашка дыхнул в воздух, принюхался, ничего не ощутил и решил – надо! Надо поговорить с доктором, проверить его на пугливость, правдивость и чувство юмора. А то из его, Пашкиных, расследований чёрт знает что получалось… На кухню за ключом от подсобки ходил Фёдор Башка – единственный человек, который был вне подозрений, потому что всё время находился с Пашкой. Скандальные снимки сделал Крис, сам страдавший от папарацци и ненавидевший их всей душой. Повторить трюк просила Полина – одна из немногих, кто был равнодушен к талантам и внешности Горазона. А вентиль так вообще открыла Ида Григорьевна, которая раскрутила Пашку, стала ему и продюсером, и богом, и мамой родной! Нет, ничего не сходится, не срастается, не стыкуется. Может, в призрачном состоянии мозги разжижаются, а, может, Пашка никогда не блистал аналитическим умом, но – к гадалке не ходи! – не могла старуха желать Пашкиной смерти!!! А если в преступлении замешаны только члены её семьи, то зачем она пригласила на свои «похороны» так много чужого народу, причём, только тех, кто не вхож в тусовку?! Не-ет, тут что-то кроется, какая-то тайна, загадка! Да ещё старуха пропала, а Пашкиных потусторонних талантов не хватало даже на то, чтобы вычислить, где она… Сэм Константинович читал газету. Паша отродясь не видел, чтобы люди вот так читали газеты – лёжа поверх одеяла в пижаме и тапочках, спустив лекторские очки на кончик носа, и, закрыв при этом глаза. Паша даже в кино не играл такого. Это было немодно, неконструктивно и нединамично, – читать газету, закрыв глаза. Причём, газета была не какая-нибудь желтушная, а серьёзная, экономическая, с буквой «Ъ» в конце своего названия. Пашка прикинул, куда бы присесть, и выбрал пульт с сигнализацией. По заведённой привычке, он выключил свет. Фрадкин немедленно открыл глаза, встал и включил свет, даже не глянув в сторону пульта. Паша опять выключил свет, Фрадкин опять включил. Паша выключил, Фрадкин включил. Паша выключил, Фрадкин ругнулся, но снова включил. Паша выключил и длинно присвистнул, привлекая к себе внимание невозмутимого доктора. Доктор снял очки, отложил газету и в упор посмотрел на Горазона. – Здасьте, приехали, – сказал Фрадкин, и кто бы знал, что он имел в виду. – Каков нынче индекс РТС? – деловито осведомился Пашка, кивнув на экономическую газету и удивившись своей просвещённости. – Здрасьте, приехали, – повторил Фрадкин, запинывая газету под стол. – Если вы думаете, что плохо себя чувствуете, то это не так. С вами всё в порядке, доктор. Просто один любопытный призрак прилетел поболтать с вами. – Здрасьте, прие… Поболтать?! – Поболтать. – Так болтайте, господин призрак, – усмехнулся доктор и лёг на диван в тапочках. – Бла-бла-бла-бла-бла, – сказал Горазон. – Бла-бла. – Очень содержательно, – похвалил его Фрадкин. – А вам известно, что призраки – досужие выдумки скучающих домохозяек?! – Известно, – кивнул Горазон. – Но уж извините, вот он я! – Паша раскинул руки и виртуозно отбил чечётку. – Коньячку?! – выставил он на пульт бутылку. – С этого надо было начинать. – Доктор достал из тумбочки два грубых гранёных стакана и разлил коньяк. Они молча выпили. И ещё выпили, и ещё, и ещё, пока коньяк не закончился. – П-покажи язык, – приказал доктор. Паша показал. Что ему языка жалко, что ли? |