Онлайн книга «Ковыль (сборник)»
|
– Дла-те, – говорит и Серёжа. – Давай твою рученьку, маленький, – баба Поля берёт мягкую ласковую ладошку в свою высохшую и жёсткую ладонь, наклоняется, целует ручонку с обеих сторон, садит мальчика к себе на колени. – Как ваши дела, хорошие мои? – Идём, наконец, в садик, – отвечает Валентина. – Ох, канители! На полмесяца мороки. Анализы, справки. А у вас как? – Да вот: жду Сашу. Александра Григорьевича. Сколь счас, уже больше пяти? – Нет, ровно. Я же не с работы, а из консультации. Зачем вам Александр Григорьевич? – Телеграммы попрошу отправить. – Что? – пугается Валентина. – Плохой Тимофей мой Несторович. Пущай ребятки приедут. Всё одно уж… Валентина молча, сочувственно покачивает головой, забирает сына. – Надо нам идти. Извините, проголодался он. Есть хочешь? – Хо-чу, – чётко выговаривает Серёжа и машет ручкой бабе Поле. Она тоже поднимает руку им вслед, улыбается светло и печально, смахивает выбежавшую невесть зачем слезу. Вот ведь, на склоне лет только узнала, что такое есть малое дитя. Тимофеевых приняла уж большенькими, да ещё после такого горя. Дитя должно быть в радости, тогда и родители будут счастливы. Маленького – не довелось воспитывать бабе Поле. Однажды показалось ей: будет у неё свой ребёночек, думала: совсем породнятся с Тимофеем. Надеждой своей она не стала делиться с Тимофеем Несторовичем прежде времени. Ходила, прислушивалась к себе, радостно-затаённая, ждала. И жизнь стала поворачивать к тому времени на лад. Война отходила в прошлое. Что ж не родить? Возраст, правда, уже был не малый. Для первого ребёнка так и вовсе. Но – не судьба. Как раз в тот день, когда поняла, что обманулась, что надеждам не суждено сбыться, вернулась Марья. Все были дома – будто нарочно подгадала. День был радостный: Алёша приехал на побывку – он уже два года учился на офицера, Аня поступила в институт, на химию; ребятам помладше – Верочке и Васятке – обновки к школе купили: Васятке – ранец, взамен полотняной сумки, а Верочке – юбку и фартучек. Марья тихо вошла, без стука. Никто и не заметил, все разговаривали и смеялись. И вдруг враз почувствовали, что есть среди них чужой, смолкли и обратились к двери. Вечернее солнце протянулось через всю комнату и оконной рамой висело на стене у двери, а Марья стояла рядом, в тёмном демисезонном пальто, в таком же тёмном платке; бледное от волнения лицо чётко выделялось на этом фоне, нижняя губа её шевелилась и мелко вздрагивала, у ног стоял фанерный чемоданчик. Если б не бледность лица и эта подрагивающая губа, можно было бы подумать, что она просто уезжала на время и вот – вернулась. Замер Алёша; Васятка, который висел на брате, тихо сполз на пол и опустил голову, как нашкодивший ученик; Верочка едва заметным движением подалась к сидевшей рядом с ней маме Поле, в лице её почти не было волнения, но грудь – маленькие рожки уже прорезались под платьицем – грудь заходила часто, как после шумной возни с братом; Аня побледнела и опустилась на стул; только Тимофей Несторович, сидевший боком к вошедшей Марье, не изменился в лице, не повернул головы и вообще не подал виду, что увидел её. Он – Полина Филипповна почувствовала это – увидел Марью раньше всех, ещё до того, как она замерла на своём месте, у порога. Марья обвела взглядом комнату, детей, выросших, незнакомых, настороженно-ждущих, что будет дальше, Полину Филипповну – взгляд замутнённый, отрешённо-пустой, словно она смотрела сквозь людей и предметы куда-то далеко, где можно было видеть прошлое и, рядом с ним, будущее, – остановился на лице мужа. «Вот и вышел твой срок, Полина. Ступай…» – подумала Полина Филипповна и поднялась со своего места. Тимофей Несторович поднял голову: – Ты куда? Она растерянно посмотрела ему в глаза, выдавила из себя: – П-пойду тут… – Останься. Она села. Молчание повисло в воздухе. Солнечный луч медленно уползал по стене от Марьи. В нём серебрилась пыль. – Проходи, Марья, – нарушил тягостную тишину Тимофей Несторович. Как знакомую пригласил. Марья шевельнулась, но осталась на месте, подвигала закаменевшими губами, сказала осевшим голосом: – В-вот, значит… В-вернулась… В-вы… Тихо. Слышно, как за окном шумят проходящие по улице машины. Все отводят взгляды в сторону, скоро они оказываются обращёнными к отцу. Только Полина Филипповна смотрит, с того мгновения, как села обратно на стул, мимо всех, в стену. Она понимает вдруг, что возврата Марье нет, что Тимофей Несторович решил это давно, может быть, в тот час и минуту, когда снимал с себя рубаху, ту страшную обновку, подаренную женой в сорок четвёртом. От этой догадки страшно становится Полине Филипповне и сладко, как от боли, когда она достигает своего предела, за которым либо смерть, либо начало избавления от болезни. И совестно: её выздоровление – это Марьина погибель, такая обнажилась грань. Тихо-тихо. – Ну, что ж, – будто вздохнул Тимофей Несторович, – как дети… «За что ребят-то?!» – обрывается сердце Полины Филипповны, так, словно Тимофей отдаёт их на пытку; протестует молча, продолжает в своей окаменелости смотреть всё в ту же стену. Молчание. – Алексей, ты старший. Алексей кусает губы, опускает голову: – Я… Вот, – он трогает рукой пуговицу гимнастёрки, – я же не здесь. Вам жить. – Та-ак, – Тимофей Несторович медленно переводит взгляд на Аню – она закрывает лицо ладонями, плечи её вздрагивают от рыданий. Тимофей Несторович уже не смотрит на младших, сейчас он скажет… Но Марья оживает, протягивает руки вперёд: – Дети! Мои дети! – её бьёт мелкая дрожь, слёзы бегут по щекам. – Я ж для вас… Я вас спас-с… Верочка смотрит на мать, глаза её широко раскрыты, губы шевелятся: – Зачем? Надежда, слабая, как гаснущая свеча, ещё жива в Марье, голос дочери, обращённый к ней, придаёт сил: – Я ж вас… Вы ж – мои дети! Вы… жить… – Зачем?! – голос Верочки звучит, как туго натянутая струна – вот-вот лопнет. – Чтобы знать, что мать – преступница? Жить вместо Сашиной мамы? Да?! – Я не… Она бы всё равно умерла! Я не п-п… Закон снял с меня. Простил… – Закон?! Нет. Нет! – в глазах дочери ужас. Что она видит в этот миг? – Не-ет! – Вера вдруг захлёбывается в крике и запрокидывается на спину. – Вера! Вера, что с тобой? – Тимофей Несторович ловит её у самого пола, держит крепко за плечи. – Успокойся… |