Книга Ковыль (сборник), страница 64 – Иван Комлев

Сенькина идея мужикам пришлась по душе, особенно Петьке с Афоней.

– На травке у воды да с пивком, а?!

Баню, по глубокому убеждению Сбруева, ничто заменить не может. Но тут – случай особый: на вольном просторе, нагишом, да при раздетых женщинах скандала не должно получиться. В баню потом можно сходить, кому желательно, в казённую.

Накачали пива из бочки в две десятилитровых канистры; бочку после этого Кузьма потряс – булькало, но совсем немного осталось. Бидон с квасом взяли и, на всякий случай, сумку с поллитровками. Дарья снеди полную корзину наложила – хлеба, колбасы, сала, луку, сыру и даже конфет. На пахоту или сенокос выезжали, бывало, на несколько дней, а по стольку продуктов не набирали.

Чтобы не расскандалились родственники, Сбруев решил не отделяться и тоже поехать на реку.

Варя, конечно, запросилась:

– Ой, хочу! И меня возьмите. Дедушка, пожалуйста!

– Как мать скажет.

Нина сперва колебалась, ехать ли самой, но когда поняла, что Варьку не удержать, решила: не на мужиков же надеяться, что за девчонкой присмотрят. Но вот горе: купальника нет.

Дарья сходила к соседям, попросила у Татьяны.

– Ты-то сама не хочешь, что ли?

– Жарко, а у меня голова болит.

– Чёй-то она у тя? – удивилась Кирилловна. – Сроду не болела.

Татьяну слегка подташнивало, и она догадывалась, что это как-то связано с тем, что у неё было с Александром, – не говорить же об этом матери, вот и сказала на голову.

Малышня – в рёв. Тоже на речку надо.

– А кто меня будет караулить? – укорила их Дарья. – Все уедут, а меня, старую, кто утащит.

– Не утащит, – не очень уверенно возразил Игорёк. – Ты на засов закройся.

Девчушки разинули рты: бабу Дарью жалко, надо оставаться караулить, чтобы не украли.

Александр пришёл как обычно, словно бы ничего накануне не случилось. Лукерья – независимой тенью – следом. На реку стали собираться – он тоже. Лукерья – наготове. Не разговаривали они между собой с вечера, но она не отставала от мужа ни на шаг, стараясь при этом не быть слишком назойливой, чтобы не бросалось в глаза, что муж у неё под наблюдением. Подошла к Семёну, попросила:

– В гостиницу заедем по пути?

– Какой разговор: конечно!

Заминка вышла с Натальей. Отвела своего Ивана в сторонку, лицо бледное, огромные глаза как будто ещё больше стали, в тревоге:

– Не поедем, а?

– Почему? – Иван удивился просьбе и огорчился. В детстве он при каждом удобном случае убегал на речку – пескарей ловил удочкой или купался с друзьями до посинения, загорал на песке. Ему больше других хотелось посмотреть на места, где пролетели самые счастливые дни беззаботных юных лет.

– Ну, я прошу тебя, – в голосе жены слёзы.

– Скоро вы там? – позвали из-за ворот.

Семён уже подал машину ко двору, все забрались в крытый фанерой синий облупленный фургон.

– Мы не едем! – крикнул Иван. – Всё-таки в чём дело, Наташа?

Она заплакала. Юлька, увидев плачущую мать, тоже в рёв. Дарья унесла девочку в дом.

– Что с вами? – Петька трезвый пока и деликатный, как лектор, подошёл к ним. – Вот те раз!

В растерянности потоптался возле, потом махнул рукой жене:

– Валь, иди сюда.

Валентина пришла, участливо заглядывая Наташе в лицо, погладила её, как маленькую, по спине, сказала:

– У меня вот и купальника нет, а поеду, на травке посижу. Что же одних мужиков отпускать, они там перепьются без нас.

– Купальник у неё есть, – вздохнул Иван, – так что-то взгрустнулось.

– Ты боишься, что Сенька по дороге нас угрохает, да? – высказал догадку Пётр. – Не боись! Семён, иди сюда.

Сенька выпрыгнул из машины, подошёл:

– Такси подано.

– Наташа боится с тобой ехать. А ну, дыхни!

Сенька засмеялся:

– У самого нюхалка в табаке, а туда же: дыхни! – Подмигнул Наталье: – Не дрейфь! Я в полном боевом. В таком виде только и езжу.

– Я не боюсь, – тихо сказала она.

– Ну и порядок!

Сенька с Петром подвели Наталью к железной лесенке, ведущей в кузов, она стала подниматься в будку и вдруг отпрянула назад и упала бы, если б её не подхватили Иван и Пётр.

– Да что с тобой? – встревожился по-настоящему Иван. – Ты не заболела?

– Т-ам… – Наташа едва шевелила помертвевшими губами, – гробы.

– Это ящики, – захохотал Сенька, – я в них банки складываю с кинолентами и всякий бутор, чтобы не кидало по кузову. Пойдём ко мне в кабину. Доверяешь?

У Ивана от такого поведения жены тоже началось головокружение. Он согласно кивнул, вконец озадаченный, проводил Наталью в кабину, помог сесть.

– Удобно?

– Да, – она смотрела на него и одновременно сквозь. – Иди.

Он плотно прикрыл дверку, проверил, надёжно ли она закрылась. Пошёл в кузов.

– Вы тут, на гробах, подвиньтесь, – дурашливо скомандовал Пётр.

У Ивана явилось острое желание выскочить из тёмного фанерного склепа – такой ему теперь казалась будка – и забрать Наташу, но дверцу закрыли, и машина уже тронулась с места.

– Поехали! – подражая первому космонавту, возгласил Пётр.

Лукерья села вначале рядом с мужем, так им оставили место на ящике, но, размещая Ивана, Александр подвинулся, и теперь Иван, сам того не ведая, заполнил трещину, незримо разделявшую супругов и грозившую им новым обвалом от близкого соседства.

Доехали до гостиницы, Лукерья чуть не бегом на второй этаж и обратно. Иван, занятый мыслями о своей жене, не подумал о чужой, не уступил ей место возле мужа.

Сенька за рулём сидел прямо, манипулировал рычагом скоростей и педалью газа ровными точными движениями, демонстрировал Наталье свою трезвость и благоразумие. От усердия он казался важным, словно бы не потрёпанный газик вёл, а руководил океанским лайнером. Пока ехали по посёлку, стрелка спидометра едва за тридцать переползала, когда выбрались на пыльную полевую дорогу – подвинулась чуть за пятьдесят.

– Мы с Иваном, – рассказывал Сенька, – вместе учились. Мы его одно время очкариком звали.

– Он же не носит очков, – очнулась Наталья.

– Ну. Как вышло: на уроках объясняют что-нибудь непонятное, особенно какому-нибудь дундуку, долго и нудно – понял, мол? Нет. Ванька вставит слово-два, глядишь – уразумел и тупой. Ага. Вот наша математичка, Анна Ивановна, как-то и сказала, что Ивану – словно в хороших очках – сразу всё ясно. Ну и пошло: очкарик. Я задачки не любил решать, приду в школу, говорю ему: «Дай сдуть». «Хочешь, объясню?» – это он мне. «Да ну, голова только заболит!»