Онлайн книга «Вызовите акушерку. Тени Ист-Энда»
|
– Предполагала, но не была уверена. – Почему вы мне не сказали? – вмешалась сестра Джулианна. – Я обещала. Сестра Джулианна хотела что-то сказать, но сержант её остановил. – Кому обещали? – Сестре Монике Джоан. – Так она знала, что вы их видели? – Да. – И заставила вас пообещать, что вы будете молчать? – Да… нет. Она меня не заставляла, я пообещала сама. – Почему? – Потому что она была расстроена. – Из-за чего? – Из-за украшений. – Расстроена, потому что вы их нашли? – Наверное. – Расстроена, что её раскрыли? – Не знаю. – Она была расстроена до того, как вы их нашли? – Нет, до этого она была счастлива. – Была ли она счастлива, когда вы с ней расстались? – Да. – Почему? Мне не хотелось отвечать, но он повторил: – Почему? – Видимо, потому, что я пообещала никому не говорить. Сержант взглянул на констебля. – Сестра Моника Джоан, очевидно, понимала, что делает. Вначале она перепрятала украшения, чтобы её не раскусили, а когда их обнаружили, она успокоилась, получив с вас обещание, что вы будете молчать. Он вновь повернулся ко мне. – Когда вы нашли украшения, вы знали, что полиция занимается кражами у местных торговцев? – Знала. – Вам не пришло в голову, что драгоценности могут иметь отношение к делу? – Не знаю. – Сестра, мне не хотелось бы оскорблять вас обвинением в глупости. – Наверное, да, я подумала, что это может быть связано. – Вы понимали, что сокрытие улик во время расследования – это преступление? Во рту у меня пересохло, а голова закружилось. Одно дело – заниматься чем-то втайне, и совсем другое – слышать, как тебя обвиняет полицейский. Мой голос прозвучал едва слышно: – Я всего несколько дней назад узнала, что это преступление. – А что произошло несколько дней назад? – Я рассказала девочкам. – Вы рассказали им, но не мне! – взорвалась сестра Джулианна. – Это возмутительно! – Почему вы поведали об этом коллегам, а не старшей сестре? – Потому что я знала, что сестра Джулианна будет обязана сообщить в полицию, а они – нет. – И как они отреагировали? – Я не помню. Мы выпили пару бутылок хереса в тот вечер. Констебль фыркнул, но тут же умолк, когда сержант на него взглянул. У сестры Джулианны явно поднималось давление. – Чем дальше, тем хуже! Вы выпивали на дежурстве! Мы ещё об этом поговорим. Я была в отчаянии. Теперь я навлекла беду и на подруг. – Давайте вернёмся к украшениям, – вмешался сержант – Вы решили скрыть информацию от полиции. Что вы собирались сделать? – Я подумала, что надо забрать их из комнаты и оставить где-нибудь, в Хаттон-Гарден или у полицейского участка. Сержант и констебль обменялись взглядами. – Но я не смогла их найти. – Она убрала их из тумбочки? – Да. – Вам повезло, сестра, что вы не нашли драгоценности. Если бы вы привели свой план в исполнение и украшения обнаружили бы при вас, у вас были бы серьёзные проблемы. Я похолодела. Воровство, тюрьма. Конец карьере. Конец всему. Сержант некоторое время наблюдал за мной, потом заговорил: – Я не буду предпринимать никаких действий, сестра. Это предупреждение, так и запишем. Вы поступили глупо. Не хотелось бы называть вас дурочкой, но именно так вы себя и вели, и надеюсь, что эта история послужит вам уроком. Можете идти. Я вышла из кабинета в полном оцепенении. Не очень-то приятно, если считаешь себя взрослой и ответственной, а полицейский называет тебя дурочкой. Коллеги обступили меня. Мы уселись вокруг кухонного стола с сэндвичами с сыром и пикулями и домашним кексом, и я им всё выложила. Меня больше всего тревожила тюрьма, которой я чудом избежала. – Да ладно, старушка, мы бы тебя вызволили, – твёрдо сказала Чамми. Её преданность напомнила мне о собственном предательстве – я рассказала о наших посиделках. Моему раскаянию не было предела. Синтия, как всегда, утешила меня, сказав, что это наша общая провинность и ничего дурного мы не сделали. Она посоветовала выпить какао и лечь спать пораньше. Полицейские забрали украшения и пригласили ювелиров из Хаттон-Гарден, которые годами жаловались на пропажи, чтобы те опознали свои товары. Один из них, Самюэльсон, уверенно указал на старинное жемчужное ожерелье и кольцо с бриллиантом, и сказал, что эти предметы пропали у него несколько лет назад, и предъявил в доказательство бухгалтерские книги. Кроме того, свидетельские показания дали торговцы, которые видели, как сестра Моника Джоан таскала мелкие предметы с их прилавков. На основе их рассказов и сведений мистера Самюэльсона полиция решила, что против сестры Моники Джоан в любом случае должно быть возбуждено дело. Однако вопрос её психической вменяемости оставался открытым, в связи с чем потребовалось медицинское освидетельствование. Врач-терапевт, который много лет знал сестру Монику Джоан и недавно лечил её от воспаления лёгких, сказал, что озадачен и не может с уверенностью заявить, пребывает ли сестра в здравом уме. Он порекомендовал обратиться к психиатру. Эта дама, старший консультант-психиатр в главной больнице Лондона, дважды навещала Ноннатус-Хаус, чтобы осмотреть сестру Монику Джоан. Её финальное заключение гласило, что, несмотря на преклонный возраст, сознание монахини необычайно ясно. Все рефлексы были в норме, она прекрасно ориентировалась в текущих и прошлых событиях и отлично понимала разницу между добром и злом. Не найдя никаких признаков умственных нарушений, психиатр сочла, что сестра Моника Джоан в состоянии нести ответственность за свои поступки. Рассмотрев эти отчёты, полиция приняла решение возбудить дело, и улики передали в магистратский суд на Олд-стрит для предварительных слушаний. Трое судей были единодушны: согласно имеющимся доказательствам было произведено хищение, и, будь фигурантка помоложе, она отвечала бы перед лондонским судом квартальных сессий. Однако в данном случае старший судья колебался – именно из-за возраста обвиняемой. Его бабушке было девяносто три, и она почти ничего не соображала и даже не узнавала собственную дочь. Он с сочувствием относился к престарелым людям. Старший полицейский офицер зачитал обвинения. С одной стороны от сестры Моники Джоан расположился её адвокат, с другой – багровая от стыда сестра Джулианна, которая не поднимала взгляда. Сестра Моника Джоан, напротив, сидела прямо и держалась крайне высокомерно, порой восклицая что-нибудь вроде: «Чушь! Вздор!» |