Книга Она, страница 26 – Филипп Джиан

Поднявшись, я обнаруживаю, что вокруг немало деревьев и много неба. «Тебе хорошо здесь, – говорю я ей. – Это город, но ты все равно что за городом. Летом над тобой будут кружить птицы и пчелы».

Я кладу ладонь на черную мерзлую землю, потом поворачиваюсь и ухожу.

Солнце садится, когда я заезжаю на парковку при маленьком супермаркете, чтобы купить сигареты и кошачий корм.

Я рада, что вынесла испытание кладбищем, держалась молодцом. Одной заботой меньше. Я держу удар, справляюсь лучше, чем думала. Теперь я знаю, что смогу возвращаться туда время от времени, не делая из этого драмы. Она еще нужна мне. Я успокоилась.

У входа в магазин я натыкаюсь на Патрика. Он нагружен покупками, но замирает при виде меня, бледнеет и вдруг бежит – наверно, боится, что у меня в руках опять какое-нибудь оружие, – бежит вприпрыжку, и на бегу один из его пакетов лопается, и содержимое с грохотом высыпается на землю.

Я иду своей дорогой, не оборачиваясь, и направляюсь к секции спиртного. Я все еще зла на него. Я зла и на себя за то, что купилась на обманку, не хотела видеть того, что было перед глазами. Я еще считаю себя вправе избить его палкой или уж не знаю чем, обезвредить, выбить из него жизнь. Этот сценарий может повториться. Он не должен приближаться ко мне.

Но я по-прежнему его хочу. Это чудовищно. Я бы завопила от злости и отчаяния, если бы не боялась привлечь внимание бритоголовых охранников и кончить пристегнутой наручниками к батарее. Я ненавижу эту отвратительную шутку, которую сыграла сама с собой. Что со мной не так? Возраст? В растерянности я беру содовую, джин, оливки, обезжиренный творог. В какой-то момент спрашиваю себя, не сойтись ли мне снова с Робером, сосредоточиться только на этой связи, забыть обо всем остальном, это бы многое упростило, погасило бы тлеющий в нем огонь, но я не знаю, как покажусь достаточно убедительной, и отметаю эту мысль

– Я не послал приглашения твоему другу, – говорит он, встречая меня в дверях на новогодней вечеринке, безупречно причесанный, с платком на шее, желчно улыбаясь белыми зубами.

Первый мужчина, с которым я испытала удовольствие, был похож на него, только мне было шестнадцать – это был психолог, который занимался со мной после устроенной моим отцом бойни, знаменитый психолог, подонок.

– Робер, послушай меня хорошенько. Я счастлива, что ты его не пригласил. Очень счастлива.

– Скажите пожалуйста.

– Я же тебе говорю.

Я протягиваю ему свое пальто. Не сказать, чтобы меня радовала перспектива праздновать Новый год в его обществе но я не знала, как отвертеться, все остальные здесь. Я еще не в том состоянии, чтобы встречать Новый год одной.

Всего три дня назад я похоронила мать. Я не собираюсь веселиться напропалую и танцевать на столах, но чувствую, что компания мне необходима. И немного спиртного, пожалуй, тоже. Ирен обожала эти праздники. Она готовилась к ним за месяц. Ришар напомнил мне об этом, и он, при любом раскладе, после меня больше всех опечален уходом Ирен. Она была не из тех, кого легко любить, но Ришар смирился, а время работало на него, и через несколько лет они ухитрились стать добрыми друзьями – распутная жизнь, которую она вела, лично его не касалась.

Часто она просила меня брать с него пример. Он якобы с уважением относится к жизни других. Или призывала его в третейские судьи. Или слушалась его советов. Он предлагает помочь мне разобрать ее вещи, и я соглашаюсь.

– Патрика нет? – спрашивает он.

– Нет. Не знаю. Почему ты меня об этом спрашиваешь?

– А что? – Он семейный человек. У него есть жена. Почему ты спрашиваешь меня, где он?

– О… Ладно, извини, я думал, что…

Я пожимаю плечами и отхожу от него. Здесь авторы, сценаристы, с которыми мы работаем, режиссеры, делавшие для нас клипы, и вся квартира залита эгоизмом, если вдруг вырубится электричество, все это сборище попросту засветится. Они полны энергии, вынашивают миллиарды проектов, но на этой вечеринке прежде всего хотят расслабиться, забыть о делах хотя бы на несколько часов в год, и достаточно протянуть руку, чтобы в ней сам собой материализовался бокал шампанского.

– О, Венсан, спасибо, милый. Как ты? Жози еще не приехала?

Лицо его хмурится. Он наливает себе бокал.

– Она не придет. Говорит, что ноги ее не будет у Анны.

– Да что ты? С какой стати? – Вот так.

– Ох, как все запущено.

Ну ладно. А как телевизор, вы им довольны? – Да. Ну, то есть и да, и нет. Эта штука работает с утра до ночи. Я не знаю, ходит ли она иногда пописать.

– Она испортит себе глаза, можешь быть уверен.

Анна знаком подзывает меня и говорит, что рассчитывает с Венсаном на мою поддержку.

– Знаешь, эта девица – настоящая чума, а он, дурень, как ослеп.

– Я предостерегала его сто раз, – говорю я. – Сто раз предупреждала. Сто раз.

– Она хочет вызволить из тюрьмы отца своего ребенка. Это все, что ее интересует. Она готова на все ради этого. И если Венсан не достанет денег, я сомневаюсь, что она будет любить его еще долго. Знаешь, я думаю, нам уже пора заняться вопросом опеки над ребенком, чтобы не было сюрпризов.

– Да, но не сегодня вечером, – улыбаюсь я.

Я поворачиваюсь к собравшимся. Я не мужчина, но, глядя на Элен, могу себе представить, что они чувствуют в присутствии столь хорошо сложенной молодой женщины.

– Я думаю то же, что и ты, – говорит Анна, положив руку мне на плечо.

Я закуриваю сигарету. Они сдвинули мебель и установили большой буфет. Я хожу направо-налево, избегая Робера.

Но он ухитряется зажать меня в угол позже, около трех часов ночи, когда все немного устали, у французского окна, где я, н свою беду, остановилась посмотреть на падающий снег.

– Я сейчас сделаю объявление, – шепчет он мне в ухо. – Пора покончить с ложью.

Я тотчас хватаю его за лацкан пиджака. Я знаю, что он не блефует. Мне знаком этот взгляд.

– Ладно! – цежу я сквозь зубы. – Хорошо. Бедный мой Робер.

– Нет. Постой. Возьми назад бедного Робера. Сейчас же, иначе я это сделаю.

– Беру назад бедного Робера.

– Я просто хочу тебе напомнить, что спать со мной не всегда было тяжкой повинностью, какой теперь стало, если послушать тебя.

– Нет смысла говорить о прошлом. Не проси меня объяснить необъяснимое.

– Не говори со мной так. Я тебе не дебил.

Мы договариваемся встретиться вечером на следующей неделе. Снег почти перестал, поблескивают огни.

– Тебе самому не противно? – спрашиваю я. – Что это кончается вот так?

– Я бы предпочел ничего не менять в том, что было. Ничего не трогать. Чтобы ты осталась прежней.

– И этот шантаж – все, что ты можешь мне сказать? Ну не придурок?