Книга Горестная история о Франсуа Вийоне, страница 48 – Франсис Карко

— Не может быть!

— Да, да! Чудовища и ничтожества, — подтвердил Фреде. — У герцога есть странная причуда: он приглашает под свой кров первого попавшегося рифмоплета, расхваливает его всем, на первых порах восторгается. Да вы сами все увидите! Но очень скоро новая игрушка ему наскучивает.

— А вас почему так это раздражает? — поинтересовался задетый за живое Франсуа. — Полагаю, вам не на что жаловаться. Ведь у вас тоже, наверное, был свой час?

Фреде взглянул на него.

— Позвольте, — произнес он, отпуская руку Вийона. — Кажется, меня зовут. Да, точно зовут. Я, с вашего позволения, пойду.

— Ступай к дьяволу! — бросил ему вслед Франсуа.

Тут как раз приблизился мэтр Атезан, и Франсуа повернулся к нему и, подделываясь под его нелепую и претенциозную манеру говорить, важным голосом произнес:

— А скажите-ка мне…

— Молодой человек, — прервал его Атезан, понявший, что его передразнивают, — вы зря это делаете. Потерпите несколько дней, а потом мы с вами поговорим.

Эти несколько дней Франсуа, который никогда в жизни не видел сразу столько поэтов и теперь мог составить о них мнение, прожил в состоянии непреходящего удивления. Все они люто завидовали друг другу, все были безумно обидчивыми, желчными и тщеславными, как павлины, несмотря на то что старались казаться тонкими и изысканными. Фреде не имел себе равных в умении обращать на себя внимание герцога, но когда тот проявлял интерес к кому-нибудь из его собратьев, начинал громогласно о чем-нибудь разглагольствовать либо демонстративно покидал зал. Однако был он отнюдь не бездарен, и Франсуа поразился, услышав его стихи, которые Фреде прочел, когда подошел его черед. Этот низкорослый безалаберный толстяк, самовлюбленный и болтливый, был одарен поразительной тонкостью ума, его стихи отличались приятностью слога, выразительностью, красочностью и живостью ритма. Франсуа не удержался и сказал ему об этом. А на следующее утро из-за Фреде, который пообещал разбудить его и не сделал этого, Франсуа пропустил мессу в замковой часовне, и монсеньор герцог обратил внимание на его отсутствие. Ну и черт с ним! Франсуа не держал зла на Фреде и не заподозрил ни в чем. Может же человек забыть. Но когда пришел черед Франсуа, и он встал и прочитал одну из своих баллад, Фреде не выразил никакого восторга. Ну и пускай. В конце концов он имеет право не любить стихи Вийона, даже считать их отвратительными, грубыми и простонародными.

Именно таково и было мнение Фреде, и он вполголоса поделился им со своими соседями, когда герцог Карл взял Франсуа под руку и вышел с ним из зала. Какой скандал! Уму непостижимо!

— Его светлость слишком тонок, слишком куртуазен, чтобы ему могли понравиться эти стишки, — кислым тоном высказался Фреде.

— Вы так думаете? Вы действительно так думаете? — выдохнул мэтр Атезан. — Значит, вы одного мнения со мной?

— Рифма неуклюжая, — продолжал Фреде, — в ней нет музыкальности…

— А какая небрежность!

— Вот именно!

— И до чего грубый, отвратительный стиль!

— А скажите-ка мне, — вновь счел необходимым вмешаться мэтр Атезан, — где вы видите в его балладе…

Но тут вернулся Франсуа. Он понял, что разговор идет о нем, но сделал вид, будто не догадывается об этом, и подошел к Фреде. Тот повернулся к нему спиной.

— Как вам угодно, — насмешливо бросил Вийон.

Видя, что и остальные поэты старательно избегают его, он сел, с минуту молча наблюдал за ними; выражение их физиономий страшно развеселило его, и он вдруг встал, расхохотался и выскочил из зала.

Да не сиди он без денег, он с превеликим удовольствием — тут уж никаких нет сомнений — наплевал бы и на герцога, и на Фреде, и на Атезана, и на замок и смотался бы отсюда, потому как очень ему были не по нраву все эти господа. Вот только куда податься? У него не было выбора. За дверьми зима, дует студеный ветер, реки и ручьи покрыты льдом, на полях глубокие снежные сугробы, так что смыться из теплого замка в Блуа было бы чистым безумием.

А здесь живешь, не боясь непогоды. Тебя к тому же кормят. Одевают. И даже жалованье платят. Нет, не такой он дурак.

Молодость уходит. Ему уже двадцать шесть лет, и он уже не бросается очертя голову во всякие дурацкие приключения, тем более что знает: потом придется в них раскаиваться. Злая фея, а может, звезда или недобрая планета, влияющая на его судьбу, наконец-то научили его, внушили, что надо держаться за то, что имеешь, а не бросать и гнаться сломя голову за тенью удачи. Он уже приобрел по этой части кое-какой опыт, и ему этого опыта вполне хватает.

И тем не менее при мыслях о Колене, который промышляет сейчас на большой дороге, и о Ренье, вынужденном скрываться, после того как было обнаружено, кто совершил ограбление Наваррского коллежа, на Франсуа порой накатывала тоска. Интересно, согласились бы давние его приятели оказаться на его месте, то есть в роли, если быть честным, слуги? Франсуа терялся в сомнениях. Иногда он решительно говорил «нет», отвергая эту нелепую идею, ведь Колен и Ренье постепенно превратились в его глазах в олицетворение, отваги, дерзости и непреклонности, а иной раз вдруг начинал думать, что, обладай его друзья, подобно ему, поэтическим даром, то, вполне возможно, и они поступили бы так же, как он.

Однако вопрос этот по-прежнему не давал Франсуа покоя, а жизнь, которую он вел в Блуа, казалась ему до того бессмысленной и тоскливой, что, вместо того чтобы почаще показываться на глаза герцогу и участвовать в поэтических состязаниях, он целые дни проводил на кухне, грелся у огня и попивал вино. Во всяком случае, такое времяпрепровождение имело хоть какой-то смысл. А когда ему говорили, что его место не среди челяди, и пригрозили урезать жалованье, он ответил, что предпочитает тех, кто услужает брюху, а не духу.

— Нет, это немыслимо! — развопился Фреде. — Какое неслыханное бесстыдство!

Так Франсуа дотянул до начала марта. Настала весна; дожди сменились солнцем, на деревьях в парке распустились почки, земля покрылась молодой сочной травкой.

мечтательно закатывая глаза и млея от стихов своего господина, декламировали придворные, когда их мог слышать герцог.

— Да, — заметил Франсуа, — дороги стали лучше.

Карл Орлеанский спросил:

— Дорогой Вийон, вы сейчас упомянули о дорогах. Вам так недостает их?

— Ах, монсеньор, — ответил Франсуа, — я давно уже пытаюсь сам понять это.

— И что же вы решили?

— Уйти, — тихо промолвил Франсуа.

Герцог не скрывал своего огорчения, а вечером принял Вийона в библиотеке и осведомился, что за причины заставили его принять решение покинуть Блуа.

— Нет никаких причин, — отвечал Франсуа. — Мне необходимы перемены. Я прихожу, ухожу… Простите меня.