Книга Без срока давности, страница 57 – Нора Робертс

Дверь открыла женщина с широким, каким-то домашним лицом, одетая в простой черный костюм.

— Лейтенант Даллас, детектив Пибоди, полиция Нью-Йорка. Мы хотели бы поговорить с мистером Истердеем.

— Мистер Истердей сегодня не принимает.

— А мы не на прием. Передайте, что здесь копы.

— Подождите в холле — на улице слишком холодно. Я спрошу, может ли он с вами побеседовать.

Белый мраморный пол и тяжелые деревянные панели на стенах производили впечатление, которое Ева про себя охарактеризовала как нарочитое величие. Она взглянула на многоярусную люстру и подумала, что именно здесь и повесят Истердея, если сумеют до него добраться.

Ева запоздало вспомнила про шапку, сунула ее в карман и пригладила пальцами волосы.

Вскоре по длинной лестнице спустилась женщина. На ней тоже был черный костюм, но далеко не простой, как на первой. Он облегал ее стройную фигуру, подчеркивая все изгибы и округлости, и слегка мерцал в свете хрустальной люстры. Русые волосы женщины были зачесаны назад и собраны в низкий узел, открывая лицо и длинную шею. Если жене Истердея и перевалило за пятьдесят, то она умела повернуть время вспять.

— Лейтенант, детектив, я Петра Истердей. — Она протянула сначала Еве, затем Пибоди тонкую руку со сверкающим алмазным перстнем. — Мой муж плохо себя чувствует. Узнал сегодня о смерти близкого друга.

— Именно поэтому мы здесь. Это ведь второй близкий друг за последние два дня?

— Да, Маршалл просто убит горем. Только что пыталась убедить его принять успокоительное и прилечь. — С явным волнением на лице Петра взглянула в сторону лестницы. — Буду рада сделать все возможное, чтобы вам помочь, но моего мужа сейчас беспокоить нельзя.

Не успела она договорить, как на лестнице послышались шаги.

— Ох, Маршалл… — вздохнула Петра. — Тебе нужно отдыхать!

— Петра, полиция просто выполняет свой долг.

На убитого горем явно не похож, подумала Ева, хотя вид и правда потрепанный. Темные круги под глазами и морщины около рта выдавали напряжение и горе. Несмотря на немалый рост, Истердей выглядел каким-то придавленным. На нем тоже был черный костюм с черной траурной повязкой на рукаве и неброский синий галстук.

— Дорогая, я бы выпил кофе.

В ответ Петра только приподняла одну бровь. Истердей слегка улыбнулся.

— Ну, тогда чаю.

— Сейчас распоряжусь. Надеюсь, вы отнесетесь с уважением к горю моего мужа, — добавила она, прежде чем уйти.

— Жена очень за меня беспокоится, что понятно. Лейтенант Даллас, если не ошибаюсь? И детектив…

— Пибоди.

— Да, конечно. Проходите, пожалуйста, давайте присядем.

Гостиная выглядела так же чопорно, как холл. Впечатление это слегка нарушало лишь веселое пламя в белом мраморном камине. В вазе стояли кроваво-красные цветы, большой низкий диван был покрыт пестрым цветочным рисунком, отчего казалось, что сидишь на корточках посреди сада.

Истердей опустился в кресло с широким подголовником и вздохнул.

— Не успел смириться со смертью Эдварда, как умер Джонас… Вы кого-нибудь подозреваете?

— Извините, тайна следствия. Сожалею о смерти ваших друзей и понимаю, что вам сейчас нелегко.

— Я не занимался уголовным правом уже более двадцати лет — оставил это дочери, — однако процедуру помню. У вас есть ко мне вопросы?

— Да. За два дня вы потеряли двух друзей. Обоих вы знали с колледжа — около пятидесяти лет — и сохранили с ними близкие отношения. Настолько близкие, что ваше имя находится в списке.

Глаза Истердея удивленно округлились.

— В списке подозреваемых?

— Нет, жертв.

Он быстро глянул в сторону холла.

— Подобное заявление расстроит мою жену.

— Она расстроится еще сильнее, если я сообщу ей о вашей смерти.

Истердей резко поднялся с кресла.

— Чушь какая-то! Меня не за что убивать!

— А ваших друзей было за что?

Он снова сел и положил руки на колени.

— Я знал Эдварда большую часть своей жизни. Как друг, могу сказать, что он бывал неуступчив, иногда даже груб. Наверняка нажил немало политических врагов — сначала как сенатор, потом из-за института.

Истердей знал, чего ожидать. Знал, что попадет в ее список. Несмотря на горе, подготовился он хорошо.

— А Джонас Вайманн? — спросила Ева.

— Опять же — политика. Разумеется, вы и сами проследили связь. Джонас гениальный экономист, но его взгляды не всех устраивали. Много лет он пользовался значительным влиянием.

— Есть и другая связь… — начала Ева, но тут вошли Петра и домработница, толкающая перед собой сервировочный столик, на котором стоял большой поднос с чайными принадлежностями.

— Спасибо, Мэриэн. Я сама разолью.

— Все в порядке, Петра, — сказал Истердей.

— Я никуда не уйду, — стальным голосом отрезала Петра. — Сливок? Сахару? — обратилась она к Еве.

— Нет, спасибо.

— А вам, детектив?

— Немного сливок и две ложки сахара, пожалуйста.

— Спорить бесполезно, Маршалл, — продолжила Петра, разливая чай. — Я остаюсь. Вы говорили что-то насчет связи, лейтенант.

— Не только политика объединяет убитых между собой. С вами тоже, мистер Истердей.

Петра беззвучно ахнула и протянула Еве чашку чаю, которого той не хотелось.

— По-вашему, Маршалл… Думаете, человек, который убил Эдварда с Джонасом, может причинить вред и Маршаллу?

— Послушай, Петра…

— Маршалл, не надо меня успокаивать! Мне в голову пришло то же самое, когда я узнала о Джонасе и немного оправилась от потрясения. — Она посмотрела Еве прямо в глаза. — Ему угрожает опасность?

— Исключать подобную возможность нельзя. Нужно отнестись к ней серьезно.

— Да, конечно, отнестись серьезно. Мы все отнесемся к ней серьезно.

— Дорогая, у Эдварда с Джонасом был один круг общения и одни политические взгляды, которых я не разделяю.

Петра только покачала головой.

— Вы дружите много лет, постоянно общаетесь, играете в гольф и покер, вместе путешествуете. В колледже вы жили в одном доме… О боже… Итан и Фред!

— Фред — это Фредерик Бетц, — встрепенулась Ева. — А кто такой Итан?

— Итан Макнейми, — ответил Истердей. — Хотя в Йельском он жил вместе с нами, после университета они с Эдвардом особо не общались. Большую часть года Итан проводит в Глазго. Мы видимся не чаще раза в несколько месяцев.

— Зато когда видитесь, всех этих лет словно и не было, — заметила Петра. — Вы же как братья.