Онлайн книга «Записки уголовного барда»
|
Обнимаемся, крепко пожимаем руки и выходим с Петрухой. – Будьте здоровы, мужики! – кричит нам вдогонку Терняк, и коридорный с размаху захлопывает дверь. Грустно и понуро идем гулять, понимая, что вернувшись, его уже не застанем. Наступает тридцать первое октября – день моего рождения. Сидим вдвоем, ждем «дачку» из дома. Но моя в октябре уже была, а Петрухе ждать не от кого. Может, вдруг случится чудо, и ко дню рождения разрешат внеочередную? Слышно, как по коридору хлопают кормушки, ходит «дачница» и разносит маленькие и большие тюремные радости. До нас не доходит, а значит, торт заменит одна оставшаяся стограммовая пачушка печенья. А вместо шампанского – черный, прокопченный, «покопанный» чифирьбак с чайным варевом, четыре куска проклопоморенного сахара и пачка маргарина с примесью того же аромата. Спасибо Виктор Нахимычу – не все съестное унес с собой. Допоздна сидим, витая в воспоминаниях. От дыма и чифиря мутит. – Загадывай желание. – С чего? – Сегодня тридцать первое число. Тебе тридцать один год исполнился. Да еще – среда. – В тюрьме одно желание – свобода. Петруха, помолчав, вздыхает: – В общем, да. Хуля тут загадывать. Перед сном зачеркиваю в настенном календаре последний квадратик октября – еще одна маленькая радость. Ноябрь начинается с ежедневных допросов. Водят на «слежку» – специальный пост, занимающий целый этаж соседнего корпуса. Длиннющий коридор с кучей комнат по обе стороны. Сюда приходят следователи, адвокаты и прокуроры. Вместо рьяного Онищенко неожиданно начинает приходить следователь по фамилии Глушанков. Этот интеллигентнее, спокойнее и, как кажется, без особого желания участвовать в фабрикации дела. Спрашиваю, куда делся тот. Отвечает: – А я что, не нравлюсь? – Нравитесь. – Ну и чудесно. – Что, прислали «доброго следователя»? Усмехается, не отвечая. С этим проще. Не грозит, не ловит на слове и не искажает показаний. Одна беда – допрашивает недолго, поэтому после недолгого допроса до обеда приходится сидеть в бетонном боксе-стакане, ждать, пока закончат со всеми и толпой поведут рассовывать по камерам. Но все равно, этот лучше, потому что с ним можно говорить не для протокола. Можно попросить коробку спичек или ручку – в тюрьме все дефицит. Если на обратном пути не будет шмона – в камере прибавка. Через пару недель допросы неожиданно обрываются, Глушанков отчего-то не показывается. Приближается декабрь. Санкция на арест выдана на два месяца, а значит, пятого декабря срок ее истекает. Если прокуратура не продлит – должны выпустить под расписку. Вероятность нулевая, но надежда умирает последней. Неожиданно к нам подселяют третьего – напуганного студента уральского Политеха, севшего за десяток квартирных краж. На тихаря не похож, но почему за такие мелочи на спецпост – непонятно. Кличку «Студент» даже и выдумывать не надо – просится сама собой. Петруха преподает тонкости профессии «коневода-стрелка» и отправляет его жить на «верхотуру». В камере новый человек, потому говорим меньше. Слушаем и дивимся воровской смекалке Студента. По идеям и задумкам вполне мог бы потянуть на «Профессора». Но исполнение задуманного – топорное, поэтому сидит здесь. Вечером завариваем чифирьбак, пускаем по кругу. Студент делает глоток, и лицо его перекашивается так, будто он проглотил ядовитую жабу. – Привыкай, бродяга, тебе сидеть долго, – сочувствует Петруха, – к тюрьме отмычек не подберешь, хе-хе. Проходит еще неделя. Прошусь на прием в санчасть. Пообщаться с доктором да таблеток раздобыть. Опять ведет Валя. – Что-то болеешь часто. – Симулирую. – Да это видно, идешь как на праздник. – Это потому, что с тобой. – Сейчас как дам ключами по башке! – Ну, если дать больше нечего… Незлобно бьет ключами по спине и прыскает в кулак: – Все вы, мужики, в тюрьме одинаковые! В кабинет врача зашагиваю с громким и бодрым: «Здравствуйте, я к вам опять!» На меня оборачивается через плечо совершенно незнакомый человек в белом халате. – Фамилия? – Новиков. – Чем болен? На что жалуешься? Что-то на больного не похож. Думаю о симптомах, вру про гастрит и бессонницу. – Подследственный? -Да. – Лучшее средство от гастрита – карцер, а от бессонницы – явка с повинной. Поход в медчасть явно не удался. Обратно иду молча. Перед дверями ждет другая конвоирша с листком в руке. – Пошли, следователь вызывает. – Дайте хоть в камеру зайти. – Не разговаривать. Руки – за спину. Приводит в кабинет. Указывает пальцем в угол. – Вон туда. И не вздумай курить, а то на шмон пойдешь. Сижу на привинченном стуле, жду Глушанкова. Разглядываю щели в полу в плинтусах– может, малява где, спичка, бритва… Взвизгивает дверь. – Поди уж потеряли меня, Александр Васильевич? На пороге стоит Онищенко. – А где?.. – Думаю, больше с ним не увидитесь. А нам еще работать и работать. Санкцию продлили на полгода, поэтому времени – во-о… В камеру иду со спокойствием и тоской уже приговоренного. В первый день декабря – дикий мороз. Решетку спешно затыкаем тряпьем. На ночь укрываемся всем, чем можно. Мне в вещевой передаче присылают из дома пальто. Модное, финское, в котором, вероятно, полагают, я выйду под расписку. Хожу в нем день, другой, третий… Если санкцию продлили, должны принести ее с уведомлением под роспись. Если нет – выгнать. Четвертое декабря, вечер. Никто не идет. Завтра тюрьма уже не имеет права меня держать. Неужели выпустят? – Все, Санек, ничего у них нет. Завтра тебя нагонят, – ободряет Петруха. Лежа на спине, прислушиваюсь к коридору. Тихо, ни звука. До утра не смыкаю глаз. – На проверке выходи из камеры и говори, что санкция закончилась, не имеете права дальше держать. Вызывай прокурора! – горячится Петруха. Подходит время проверки, хлопают двери. Смотрю в щель кормушки. – ДПНК на коридоре. – Значит, точно за тобой. Входят трое. Петруха спрыгивает со шконаря. – Гражданин начальник! У человека санкция кончилась, а его держат. Давайте прокурора! |