
Онлайн книга «Четыре любви маршала Жукова. Любовь как бой»
В июле 1908 года в соседнюю деревню Черная Грязь приехал Михаил Артемьевич Пилихин. Михаил Пилихин, брат Устиньи, рос в бедности. В одиннадцать лет его отдали в скорняжную мастерскую на ученье, и через четыре года он стал мастером. Михаил был очень бережлив, почти жаден, и сумел за несколько лет скопить деньги и открыть свое небольшое дело. Он стал прекрасным мастером-меховщиком, поэтому у него всегда было много заказчиков, которых он обдирал немилосердно. Однако в лености Пилихина обвинить было нельзя: он трудился добросовестно, не жалея себя. Михаил постепенно расширял мастерскую, довел число рабочих-скорняков до восьми человек и, кроме того, постоянно держал еще четырех мальчиков, которых старательно обучал. Как тех, так и других эксплуатировал беспощадно. Поэтому и сколотил состояние. Вот этого человека Устинья и попросила об услуге. Она хотела, чтобы Михаил взял Егора в ученики и посвятил мальчика в тонкости своего дела. Брат согласился и тихим, проникновенным голосом приказал привести Егора к нему, а он там уж решит, брать или брать. Позже Константин спросил у жены: – А какие условия он предложил? – Известно какие! – ответила Устинья. – Четыре с половиной года мальчиком, а потом будет мастером. – Ну что ж, делать нечего, пусть едет… Через два дня Егор с отцом пошли в деревню Черная Грязь. Подходя к дому Пилихиных, Константин сказал: – Смотри, вон сидит на крыльце твой будущий хозяин. Когда подойдешь, поклонись и скажи: «Здравствуйте, Михаил Артемьевич». – Нет, я скажу: «Здравствуйте, дядя Миша!» – возразил мальчик. – Ты забудь, что он тебе доводится дядей. Он твой будущий хозяин, а богатые хозяева не любят бедных родственников. Это ты заруби себе на носу. Подойдя к крыльцу, на котором, развалившись в плетеном кресле, сидел дядя Миша, Константин поздоровался и подтолкнул сына вперед. Не ответив на приветствие, не подав руки отцу, Пилихин повернулся к мальчику. Он поклонился и сказал: – Здравствуйте, Михаил Артемьевич! – Ну, здравствуй, молодец! Что, скорняком хочешь быть? Егор промолчал. – Ну что ж, дело скорняжное хорошее, но трудное, – протянул Михаил. – Он трудностей не должен бояться, к труду привычен с малых лет, – произнес Константин. – Грамоте обучен? Константин показал похвальный лист Егора. – Молодец! – похвалил дядя, а затем, повернув голову к двери, крикнул: – Эй, вы, оболтусы, идите сюда! Из комнаты вышли сыновья Михаила, Александр и Николай, хорошо одетые и упитанные ребята, а затем и сама хозяйка. – Вот, смотрите, башибузуки, как надо учиться, – громко произнес Михаил, показывая им похвальный лист, – а вы все на тройках катаетесь. – Обратившись наконец к отцу он сказал: – Ну что ж, пожалуй, я возьму к себе в ученье твоего сына. Парень он крепкий и, кажется, неглупый. Я здесь проживу несколько дней. Потом поеду в Москву, но с собой его взять не смогу. Через неделю едет брат жены Сергей, вот он и привезет его ко мне. На том и расстались. Егор обрадовался чрезвычайно тому, что сможет прожить в родном доме еще целую неделю. – Ну, как вас встретил мой братец? – спросила Устинья. – Известно, как нашего брата встречают хозяева, – со вздохом ответил Константин. – А чайком не угостил? – Даже не предложил нам сесть с дороги, – угрюмо произнес Константин. – Он сидел, а мы стояли, как солдаты. – И зло добавил: – Нужен нам его чай, мы с сынком сейчас пойдем в трактир и выпьем за свой трудовой пятачок. Устинья горестно вздохнула, сунула сыну баранку, и Егор с отцом зашагали к трактиру… Егор очень волновался перед поездкой в Москву. Страхи его одолевали всяческие. Боялся, что не справится, что опозорит не только себя, но и всю семью. Отец, видя мучения сына, сказал: – Ты, друг, это брось! Назад дороги все равно нет. Езжай и ни о плохом не думай. Все уж решено. Учись только и дядю слушай. Вот и весь наказ. Сборы в Москву были недолгими. Устинья завернула сыну с собой свежее белье, пару портянок и полотенце, дала на дорогу немного яиц да лепешек. Помолившись, присели по старинному русскому обычаю на лавку. Провожать Егора должен был дядя Сергей. – Ну, сынок, с Богом! – сказала Устинья и, не выдержав, горько заплакала, прижав сына к себе. Глаза Константина тоже покраснели, будто он собирался расплакаться, но сдержался. Молча обнял Егора, похлопал по плечу и отвернулся. До Черной Грязи Егор с матерью шли пешком. Раньше Егор здесь собирал ягода да грибы, а теперь вот неизвестно, вернется ли когда-нибудь сюда. Родные места вдруг стали ему неимоверно дороги. Захотелось еще раз обнять отца, взглянуть над дом, поболтать с Лешкой. Что теперь будет? – Помнишь, как вот на этой полоске, около трех дубов, когда мы с тобой жали, я разрезал себе мизинец? – вдруг спросил Егор. – Помню, сынок. Матери всегда помнят о том, что было с их детьми. Плохо поступают дети, когда они забывают своих матерей. – Со мной, мать, этого не случится! – твердо произнес мальчик. Внезапно начался дождь. Сначала он лишь накрапывал, затем ударил в полную силу. Егор и мать побежали к поезду. Поезд медленно набирал ход. В вагоне было темно, лишь одна сальная свечка выхватывала из мрака угол. Деревья за окном и дома приобретали все более размытые очертания, по мере того как поезд разгонялся. Вагон был узким, пахло сыростью, и было прохладно. Егор раньше никогда не ездил на поезде, даже железной дороги не видел. Огромный снаружи механизм, а внутри такой тесный и убогий, казалось, не принадлежал этому миру. Словно огромное фантастическое чудовище, поезд несся вперед, увозя мальчика в неведомые дали, от его родных, от его деревни… Когда миновали станцию Балабоново, показались многоэтажные дома, подобных которым Егор тоже никогда не видел. Мальчик во все глаза смотрел на эти махины. – Дядя, что это за город? – спросил Егор у пожилого мужчины, стоявшего у окна вагона. – Это не город, паренек. Это нарофоминская ткацкая фабрика Саввы Морозова. На этой фабрике я проработал пятнадцать лет, – грустно сказал он, – а вот теперь не работаю. – Почему? – спросил Егор. – Долго рассказывать… здесь я похоронил жену и дочь. – А кто такой Савва Морозов? – не мог скрыть любопытства Егор. – Да вот такой предприниматель… Мальчик видел, как побледнел пожилой человек и на минуту закрыл глаза: – Каждый раз, проезжая мимо проклятой фабрики, не могу спокойно смотреть на это чудовище, поглотившее моих близких… |