Онлайн книга «Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни»
|
Отец хлопнул ладонью по рулю. – Сеанс окончен, Малыш Оллестад. – Машина сломалась? – Не знаю. – Они смогут нас найти? – Исключено. Они проскочат мимо этой дороги. Мы тащились как черепахи – и то чуть не проскочили. Я кивнул. Скорее всего, он прав. Мне стало легче от того, что отец поделился со мной жутким, одуряющим страхом, который прежде скрывал. Он тоже боялся, что военные бросятся за нами в погоню. «Неплохо для разнообразия побыть бойцом», – подумал я. – Что теперь будем делать? – спросил я. – Дойдем пешком до пляжа. Может, найдем где остановиться. – А тут вообще есть жилье? – Оллестад, люди не стали бы рвать себе задницы и прокладывать дорогу в джунглях просто так, для забавы. * * * Отец нес в руках обе наши доски, а через плечо у него висела спортивная сумка. Я тащил свой чемодан. Местами грязь доходила мне до колен, и мы держались ближе к краю дороги – под деревьями почва была потверже. Хорошей опорой оказались стоящие в ряд банановые деревья, а знакомые гроздья зеленых плодов, облеплявшие толстые ветви, напомнили мне о растениях в саду у дедушки с бабушкой. При каждом шаге приходилось с силой вытягивать ноги из вязкой земли. Все это напомнило мне наши с отцом передвижения в поисках девственных спусков. Я сказал ему об этом. – А помнишь свой убойный плуг? [27] – Ага. С ним я мог скатиться откуда хочешь… – Ты съехал с вершины Сан-Антонио аж до самого низа, в слепящую бурю, причем под снегом был слой льда. – А когда я начал спускаться на параллельных лыжах? – Дай-ка вспомнить… По-моему, в 73-м, когда мы поехали на Рождество в Таос. – Точно! – ответил я, вспомнив пластмассовую фигурку индейца, которую он мне тогда купил. Порой я смотрел на нее и говорил себе, что если мой папа когда-нибудь умрет, то лучше будет умереть и мне. – Думаешь, я смогу победить на гонках этой зимой? – Не заботься о победе, Оллестад. Просто продолжай пытаться. Остальное придет само. – Думаешь, я когда-нибудь буду участвовать в Олимпийских играх? – Конечно. Больше того – ты станешь стипендиатом Гарварда или Йельского университета. – А как это? – Ну, это когда тебя приглашают на учебу, чтобы ты представлял университет на соревнованиях. Из-за того что отец планировал мою жизнь так далеко вперед, мне стало тревожно, словно бы джунгли и грязь вдруг сгустились. * * * – Мы вообще когда-нибудь куда-нибудь дойдем? – захныкал я. Отец остановился. Брызги грязи на лице, усах и бедрах делали его похожим на человека-хамелеона, обитателя джунглей. – Будет легче, если… – …просто идти вперед, не задумываясь. Знаю-знаю! Он рассмеялся. – И потом, здесь все равно негде присесть, – заметил он и снова засмеялся. «Негде присесть», потому что вокруг только грязь да непролазный лес, а сверху нависают тяжелые тучи, которые вот-вот разразятся дождем, – все это было совсем не смешно. – Зря я с тобой поехал, – сказал я. И поплелся вслед за ним. – Ну что же, Оллестад. А я вот рад, что ты поехал. – Я больше не хочу участвовать в лыжных гонках, – отозвался я, не повернув головы. – Лучше буду заниматься карате. – Карате надо бы освоить твоей маме. Я в испуге остановился. Отец никогда прежде не говорил о маме и Нике так откровенно. Это был отличный шанс выговориться – рассказать отцу, как Ник обзывал меня лжецом и утверждал, что из меня вырастет неудачник. Самый подходящий момент попросить его как-то противостоять жестокости Ника. Но я только промычал что-то себе под нос и потащился дальше по грязи. Дорога взбегала вверх по склону до гребня, который затем сворачивал к еще более высоким холмам. Наверху тропа резко обрывалась и снова возникала внизу, где простиралась поросшая травой заболоченная долина, окаймленная свисающими ветвями. Я увидел несколько коров и высокие кокосовые пальмы, а дальше – еще один холм. Может быть, за ним нас, наконец, ожидают пляж, приют и отдых… Я обливался потом и с жадностью выпил воды. Жара окутывала меня плотным покрывалом, и лоб мой горел, как в лихорадке. – Пап, я весь горю… – Сейчас мы прыгнем в океан, и ты охладишься. Он был прав, но я хотел услышать совсем другое. Мне хотелось, чтобы он заговорил о маме или Нике. Тогда бы я рассказал ему, как он на меня обзывался, называл испорченным и грозился выследить, вздумай я на него пожаловаться. А когда бы мы вернулись домой, папа бы во всем разобрался. Отец шел позади, и я все ждал. Но он остановился, так ничего и не сказав. Я скинул чемодан с гребня. Через несколько секунд он уже барахтался в грязи на тропинке внизу. Глаза мои наполнились слезами, я ругался последними словами, и мой голос дрожал от гнева. Я плюхнулся в грязь и начал швыряться ею в отца. Постепенно я выпустил весь пар и просто расплакался. Грязь приятно облепляла болячку на бедре. Опять пошел дождь. – Ну что, твоя горная истерика закончена? – поинтересовался отец. – Нет, – ответил я. Отец наклонился ко мне, я схватил его за руку, и он вытянул меня из грязи. – Давай, съезжай на попе. Мы скатились по склону и приземлились на заболоченный луг. Грязь доходила мне до пояса, я выхватил у отца свою доску и поплыл на ней. – Отличная идея, Оллестад! – А где твоя сумка? – спросил я. – Оставил там, наверху, – ответил отец. – Похоже, теперь мне придется разгуливать в одних шортах. * * * Мы перебрались на другой берег болотца. Грязь на наших телах кое-где подсохла (дождь к этому моменту закончился), и мы напоминали болотных чудищ. Уже был слышен шум океана. Отец похлопал меня по спине. – Скоро почистимся. Он вывел меня из джунглей. Внезапно под ногами у нас захрустели кучки белых ракушек. Они усеивали всю тропу до пляжа и тонким слоем покрывали влажный песок вдоль берега. Море и небо отливали оттенком голубики. Кое-где виднелись бирюзовые прожилки – там, где не было подводных рифов, сквозь воду просвечивал белый песок. Чуть дальше от берега массивы волн разбивались о крупный риф и резво разбегались в разные стороны, словно десятки кобр. Мы, два болотных чудища, с восторгом глазели на все это. |