Онлайн книга «Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни»
|
– Они приедут за нами, – отреагировала Сандра. Я прижался к ней. За крылом быстро росли сугробы, и я представил, как с трудом протоптанная тропинка к отцу исчезает, разглаженная ветром и снегом. Я спрятал ладони под мышки и сразу перестал их чувствовать, так что даже пришлось посмотреть, при мне ли они. Кончик носа нестерпимо жгло, болел подбородок – такую же боль я испытывал, заныривая под прохладную зимнюю волну в Топанге. Я повернулся спиной к источнику холода и уткнулся лицом Сандре в шею. Стоит ли нам ждать, пока за нами вернутся? Или нужно отправляться в путь? Глава 16
В деревеньке мы с отцом… …попили воды и кокосового молока и поели бананов и курицы. На этот раз я обглодал ножку до кости. Пожилая женщина выдавила на папину рану сок алоэ вера. Мы доели все, что нам дали, поблагодарили жителей и пошли в свою хижину прятаться от солнца. – Я бы не отказался от сиесты, – сказал отец. – Да и я тоже… Мы улеглись на одеялах. Я чувствовал соль на спине; на ресницах тоже образовалась соляная корочка. – А откуда берутся волны? – спросил я. Отец лежал, уставившись на темный конус прямо над нами. – Бури. Ветер. – Ну, а как ветер поднимает волну? – От бури создается давление. Океан как бы сдавливается, – говорил отец. – Начинается очень сильный ветер, свирепый. Потом он устремляется в океан и поднимает волны. – И волны движутся по океану? – Да. – То есть волны – это частички бури? – Именно так, Оллестад. Он повернулся, и лицо его оказалось залито светом, проникающим из щели. Так мы и смотрели друг на друга, не нарушая прекрасного спокойствия бури. * * * Тем вечером нас пригласили на местное сборище. Теперь дети вели себя со мной иначе: они уселись рядом, но никто уже не хватал меня и не забрасывал вопросами. Мы сидели в широком кругу, на плетеных ковриках, разложенных вокруг костра. Над огнем висели котелки, и детишки шевелили их палками. С отцом беседовали все vaqueros, а не только тот, с усами. Я понял, что он рассказывает, как закручивается труба и каково находиться там, внутри. Vaqueros задавали ему один и тот же вопрос, но отец, кажется, не понимал их. Потом кивнул: «А, вот вы о чем», и уставился на огонь, раздумывая, как сформулировать ответ. И тут все вдруг замолчали и замерли. К костру подошла Папайя в той же футболке и белом платьице, сияющем чистотой. Она села между двумя пожилыми мужчинами и устремила свои черные глаза на отца. К моему великому удивлению, она заговорила с ним. Отец ответил: – Posible [39]. Один из vaqueros нервно дернулся, и отец с Папайей одновременно отвернулись и заговорили со своими соседями. Позже, за едой, я шепотом поинтересовался: – А о чем они тебя спрашивали? – Хотели узнать, каково быть внутри волны. – И что ты ответил? – Ну, просто описал, как это было. Но они-то имели в виду совсем другое… – Что же? – Они хотели знать, видел ли я потусторонний мир, духов и все такое прочее. Я подумал, что со стороны мы, наверное, выглядели как кометы, проносившиеся под завесой из воды. – Но девушка выразилась удачнее, – прошептал отец. – Что она сказала? – Сказала, что это были небесные врата. – Правда! – воскликнул я. – А ты так не думаешь? – Я побывал на небесах, так что – да, так я и думаю, – ответил отец. Перед глазами у меня мелькнуло острое лезвие гребня. – Но ведь ты мог упасть и разбиться, – сказал я. – И даже насмерть. – Такова жизнь, Оллестад. Я смотрел на костер и думал о том, что прекрасное порой неотделимо от ужасного, что плохое и хорошее часто случается одновременно, а иногда одно приводит к другому. * * * Мы ели рыбу, и Папайя не отводила от меня взгляда. По ее темным глазам нельзя было понять, довольна она или сердита. Она что-то шепнула одному из стариков, и все они повернулись и тоже посмотрели на меня. В животе у меня порхали бабочки, и я с замиранием сердца ждал, что она заговорит со мной. Если не сейчас, то хотя бы завтра. А поскольку она старше, то, может, сама меня и поцелует, и мне не придется этого делать первым. Тут к ней обратился самый молодой vaquero, и они начали беседовать. – Оллестад, не пора ли нам на боковую? – спросил отец. Поблагодарив всех за ужин, мы направились к нашей хижине. – Интересно, как ее зовут? – спросил я, уже в полусне. – Кого? – Эту хорошенькую девушку. Было темно, но я почувствовал на себе его задорный взгляд. Черт, зачем я назвал ее хорошенькой? – Эсперанса, – ответил он. – А ты откуда знаешь? – Мне сказала одна пожилая женщина. – А где ее семья? – Родители у нее умерли. – От чего? – Думаю, от какой-то болезни. * * * На рассвете мы пошли кататься на волнах под пузатыми облаками. Волны были меньше, и я поймал много коротких труб. С каждой новой трубой то очищающее чувство проникало в меня все глубже. Потом отец вместе с двумя vaqueros, самым молодым и постарше, отправился проверить грузовик. Я надел шлепанцы и пошел играть с ребятишками. Они поймали здоровенную игуану, мы обернули вокруг ее шеи лиану и тащили как на поводке. Время от времени игуана пыталась бежать, резко дергая «ошейник». Дети привели меня в пещеру, и мы понаблюдали за летучими мышами, которые спали свисая с потолка вниз головой. Ребята жестами изображали, как летучие мыши пикируют на коров и пьют их кровь. А когда все разошлись по домам на сиесту, я прилег на свое одеяльце и тоже уснул. * * * Отец разбудил меня и дал попить воды. Тут я заметил какую-то вмятину в верхней части гитарного чехла. Он открыл чехол, вытащил гитару, и стала видна выбоина на головке грифа. «След от выстрела», – подумал я. Отец немного побренчал, заметил, что играть на ней все равно можно, и отложил гитару. Сказал, что собирается на серфинг. Солнце было в зените, я устал и остался в хижине. Я все думал об Эсперансе. Представлял, как мы держимся за руки, даже целуемся. Но удовольствие омрачалось тем, что мне ужасно хотелось отсюда уехать, к бабушке с дедушкой или домой. От этих противоположных желаний я впал в уныние. |