Книга Дети Эдема, страница 19 – Джоуи Грасеффа

– У них других забот по горло, – говорит она, когда я делюсь с ней своими тревогами. – Вон туда посмотри.

Я вижу мужчину, который, взобравшись на маленький складной стул, по плечи возвышается над толпой.

– Доминион – владычество над сушей и морем, над живностью Земли и рыбами моря… Кажется, внимание на него обращают немногие. Большинство же просто проходит мимо, хотя время от времени кто-то останавливается, чтобы выругаться от души, а один прохожий даже швыряет в него промокшим куском сэндвича. Тем не менее, он продолжает ораторствовать, и глаза у него горят, как у фанатика.

– Идиот, – говорит Ларк, с отвращением глядя в его сторону. – Вот из-за таких, как он, мы в первую очередь здесь и оказались.

– А что это, собственно, такое – Доминион? – интересуюсь я. Термин этот мне слышать приходилось, но, что он обозначает, представляю я себе весьма смутно.

– Либо культ, либо политическое движение – в зависимости от того, с кем имеешь дело, – говорит Ларк. – Эти люди считают, что человеческим существам было предназначено управлять Землей, а ее уничтожение – просто часть общего замысла.

– Чьего замысла?

Она пожимает плечами.

– Ходят разговоры о книге, написанной тысячи лет назад и дающей право убивать, уничтожать и покорять все, что заблагорассудится. Иное дело, что, насколько я знаю, никто еще этой книги в глаза не видел и не читал. Так что сейчас эта публика просто разглагольствует о том, что, когда Земля окончательно исцелится, люди получат возможность восстановить свое законное право на главенствующее положение в пищевой цепочке, уничтожение животных и удобрение почвы их останками.

Я вздрагиваю. Неужели кто-то действительно может так думать? Я вспоминаю, что в учебнике по экоистории читала, как в далеком прошлом огромных животных вроде коров или овец вскармливали только для того, чтобы потом зарезать и съесть. Окажись какая-нибудь такая корова в Эдеме сейчас, любой гражданин упал бы в изумлении на колени.

Кроме членов Доминиона. Эти бы, наверное, принялись разделывать мясо на бифштексы.

– Но в одном Доминион прав, – говорит Ларк.

– И в чем же? – нервно спрашиваю я. Мне известно, что любая связь с Доминионом неизбежно влечет за собой тюремный срок.

– Люди должны обитать в мире, а не быть заключенными в города-тюрьмы.

– Но ведь благодаря Эдему мы только и существуем! – говорю я. – Как нам жить где-то еще? – Я вытягиваю руку в сторону дальней границы города.

Ларк пожимает плечами.

– Я и не говорила, что это возможно. – Только место наше – там. Мы – часть природы, а не этого искусственного рая.

Я оборачиваюсь к прозелиту.

– Почему его не арестуют?

– Арестуют, как только кто-то остановится его послушать и согласится с ним. Пока аудитории нет, он в безопасности. Без группы поддержки он просто забава для толпы глупцов. Но довольно скоро он окажется в тюрьме.

Я снова вздрагиваю. Такова и моя участь – и это в самом лучшем случае, – если меня поймают.

Ларк замечает, что мне не по себе.

– Не беспокойся, – говорит она. – Пока ты со мной, ничто тебе не угрожает. Я знаю эти улицы, как свои пять пальцев. – Эти слова заставляют меня вспомнить о маме и успокаивают. Ларк кажется такой бесстрашной, настолько уверенной в себе, что все страхи улетучиваются. Рядом с ней и я чувствую себя в безопасности.

Долгой получается круговая дорога до дома. Мы даже ее дом минуем, хотя показала она мне его, только когда он остался позади. Я вытянула шею и увидела, что в одном из окон мерцает мягкий, теплый огонек.

Оказывается, Ларк – болтушка. Это для меня новость. Эш рассказывает мне о том, как прошел день, сразу, как возвращается домой, а мама, как бы ни устала после работы, всегда садится рядом и ждет, пока я усну. И все равно: так много часов прошло у меня в молчании. Даже просто слушать, как Ларк щебечет, настолько интересно, что порой я теряю нить разговора и лишь вслушиваюсь в звучание ее голоса, радуясь тому, что она обращается ко мне. Скоро вся моя жизнь так пойдет – с разговорами, в кругу друзей. Но Ларк навсегда останется первой.

Везет мне и в том, что бремя разговора она берет на себя. Чаще всего я просто не знаю, что сказать, как ответить. Но она вроде все понимает и заполняет мои неловкие паузы беглым огнем слов. И таким образом сильно облегчает новый для меня опыт общения.

Когда мы добираемся до круга, где находится мой дом, Ларк вдруг останавливается и крепко стискивает мне руку.

– Что такое? – настораживаюсь я. Она вроде как застывает. Но уже через несколько секунд напряженность проходит, хотя руки моей она не выпускает.

– Я подумала… а впрочем, неважно.

– Нет, скажи, – настаиваю я.

Она вздыхает, потом улыбается.

– После всего того, чем ты со мной поделилась, думаю, у меня нет права что-то скрывать от тебя. У меня бывают припадки. Случаются они после того, как в голове что-то завихряется, – поясняет она. – Вроде как молния вспыхивает. Нейроны, как безумные, срываются с места. Обычно ничего страшного не происходит, но всякий раз я едва ли не ощущаю, что вот-вот что-то случится. Мир становится… другим. Плывет. Начинает немного кружиться голова. Вот мне и показалось сейчас, что момент приближается. Земля словно бы покачнулась, и мне показалось, что я теряю равновесие. А ты ничего не почувствовала?

Я качаю головой. Наверное, сердце у меня в груди бьется слишком быстро и слишком громко, чтобы ощущать что-то еще.

Она улыбается мне, и мы продолжаем путь, по-прежнему держась за руки.

Когда мы наконец добираемся до моего дома, я едва узнаю его. Раньше он мне всегда являлся изнутри. Лишь однажды я бросила на него беглый взгляд снаружи – когда убегала, да и то не обернулась назад. По сравнению с мишурным блеском остальной части города он кажется на удивление скромным. Серые камни выглядят… естественно.

Остальная часть города – чистый муляж. Красивый, яркий, но неестественный.

Вид дома, с его сухой кладкой из сцепливающихся натуральных камней, покрывающий стены слой мха сероватого оттенка – все это заставляет мое сердце сжиматься в тоскливом предчувствии расставания. Все это – мое, думаю я. Не могу я оставить дом! Не могу…

Заставляя отвлечься, Ларк кладет мне руку на плечо.

– Везет тебе, в таком доме живешь, – говорит она.

Так оно и есть, и я знаю это, но все же спрашиваю: «Почему?», ожидая дежурного ответа.

Но Ларк удивляет меня.

– Я вот, например, даже вообразить не могу, как это, должно быть, здорово – жить в доме Аарона Аль-База. Никогда не могла понять, почему на нем не установят мемориальную доску.

Я непонимающе смотрю на нее.

– Ты хочешь сказать, что создатель Экопана жил в этом доме?