Онлайн книга «Мятежная совесть»
|
«Героическая битва за Берлин является еще одним ярким выражением исторической борьбы германского народа против большевизма…» Интересно, ко мне относилась его подозрительность или к сводке верховного главнокомандования? Он начал так: – Сейчас решается наша судьба. Теперь дело только за тем, чтобы продержаться, ибо… – Грейфсвальд нам не удержать, – резко прервал я его разглагольствования и, настойчиво глядя ему в глаза, как бы машинально отстегнул кнопку своей кобуры. – Вы должны сохранить себя для фюрера. Но этого вы не сможете сделать, оставаясь здесь. Лучше, если вы… – я сделал маленькую паузу, – сами себя временно отстраните от должности. Он пожевал губами, глотнул и, помявшись немного, пообещал как можно скорее покинуть город и передать в мое распоряжение отряды «Гитлерюгенда». Каждое слово он выдавливал из себя, избегая смотреть на меня и косясь на мой пистолет. Итак, я покидал его логово, получив командование над группами «Вервольф». Карпф все еще разговаривал по телефону: «Эта старая хитрая лиса Вурмбах просто незаменим», – подумал я. Но в окончательный успех не верилось – я не доверял районному руководству на площади Штурмовых отрядов. Вскоре после моего возвращения в комендатуру мне доложили, что у аппарата крейслейтер Шмидт. – Злой гений Карпф, видимо, уже успел обработать своего шефа, – предположил Шенфельд, сообщая мне о звонке. В фальшиво любезном тоне крейслейтер предложил мне и моей жене два места в автомашине для бегства на запад. Я напомнил ему, что я держу слово, данное недавно в его присутствии рейхскомиссару и гаулейтеру Шведе-Кобургу. * * * Из Гюстрова, где находился штаб корпуса, на меня обрушивался ураганный огонь телефонных звонков. И этим огнем начальство собиралось поддерживать меня с тыла в предстоящих боях! Положение на фронте ни у кого не вызывало прилива бодрости, и звонившие прибегали к совершенно неподходящим историческим параллелям: как Валленштейн в Тридцатилетней войне разбил себе голову о Штральзунд, что находится по соседству, так красная большевистская волна должна разбиться о Грейфсвальд. Ставился в пример подвиг Кольберга{12} в 1807 году. Опять меня соблазняли «Дубовыми листьями» в генеральскими погонами. Но стоило доктору Вурмбаху сообщить о моем твердом решении сдать Грейфсвальд без боя, как последовали бесконечные угрозы: «Вы лишитесь чести и жизни» и т. д. и т. п. Меня потребовали к аппарату. Но я не хотел вступать в бессмысленные, изнуряющие споры. Я подчинялся иным приказам. Решение было принято. * * * Дома мне открыла одна из беженок, которые осели у нас в городе. Она указала рукой на гостиную, откуда доносился шум голосов. – Вашей жене тоже достается. Когда я вошел, споры прекратились. В гостиной сидели четыре или пять женщин с детьми. Все поднялись, глядя на меня испуганными глазами. Дети спрятались за юбки матерей. Жена шепнула мне: «Все из 92-го». – Чем могу помочь? – Скажите нам правду, господин полковник! – воскликнула одна из женщин. – Русские придут сюда? – спросила другая. Все глядели на меня вопросительно и напряженно. Но прежде чем я успел ответить, какой-то белобрысый мальчуган выглянул из-за спины матери: – Мамочка, когда я вырасту, я тоже буду носить «Рыцарский крест»… – пальцем он показывал на мой орден. Мать так крепко дернула мальчугана за руку, что он чуть не упал и испуганно забился в угол. Мы все грустно улыбнулись. Без обиняков я ответил: – Да, русские придут сюда. Может быть, даже завтра. Наступила гнетущая тишина. Женщины переглянулись. – Теперь мы, наконец, знаем, что нас ждет! – Необходимо спасти хотя бы наших детей… И вообще, раз мой муж убит… – А мой был под Сталинградом… Все равно что убит… Женщина схватила на руки маленького любителя орденов и крепко прижала его к себе. Он еще не понимал, что происходит, и осторожно косился на желанный орден. Эта картина потрясла меня: солдатские жены в самую тяжелую минуту, не сетуя, помышляли только о спасении детей своих погибших мужей. – Если вы пришли ко мне за помощью, советую вам оставаться в городе. – А вы сами? – Мы с женой тоже остаемся. – Почему же все остальное начальство сбежало? С упреком назывались разные имена. Поведение руководителей «Третьего рейха» было постыдным. Я сказал медленно, подчеркивая каждое слово: – Грейфсвальд я отдам без боя! Это подействовало на всех, как бальзам. Женщины стали благодарить меня. Вскоре они попрощались и ушли. Только одна стояла, словно пригвожденная к полу. Когда мы остались наедине, она подошла ко мне и закричала: – Мне надо обязательно исчезнуть! – Она кусала себе пальцы. – Ведь моя фамилия Геббельс! – Разве министр ваш родственник? – Нет, мы просто однофамильцы. Я быстро рассеял ее опасения. * * * В комендатуре шла напряженная работа. Без лишних слов все поняли задачу: спасти то, что возможно. Население Грейфсвальда поддерживало нас. Многие доверительно сообщали мне, к каким складам и объектам штурмовики тащат взрывчатку и горючее, чтобы, по велению фюрера, устроить на немецкой земле «мертвую зону». Мы приняли все меры, чтобы немедленно сорвать эту дьявольскую затею. Но Гитлер, гестапо и СС еще существовали, еще грозили кровавым террором. В подвале комендатуры был обнаружен какой-то эсэсовский офицер – по приказу крейслейтера Шмидта он должен был в удобный момент всадить в меня пулю. Поймавший эсэсовца писарь запер его и прибежал ко мне: – Господин полковник, его надо расстрелять! Он был очень разочарован, когда я сказал, что хочу видеть задержанного. Эсэсовский офицер был на голову выше меня, с соломенно-желтыми волосами и голубыми глазами – «идеальный представитель арийской расы», бесконечно прославлявшейся в фильмах и в печати. Я сказал ему, что обычно убийцу тянет к жертве, но на сей раз произошло наоборот. Вскоре он сознался во всем и предложил нам свои услуги, но при условии, чтобы все осталось в тайне. Позже он действительно помог нам при разоружении «Гитлерюгенда», чем спас жизнь многим молодым людям. Но бывало и другое. Майор Ланге из батальона охраны тылов, помещик с острова Рюген, считал, что честь офицера обязывает его вести войну до последней капли крови. О судьбе Грейфсвальда он не думал. В воскресенье к вечеру, когда он строил свое подразделение, мимо проходил фельдфебель Леман, который высмеял запоздалых вояк. А господин майор по-прежнему принимал и войну и своего фюрера всерьез. Он защемил монокль и хотел отчитать «предателя отечества». К своему великому удивлению, майор Ланге услышал из рядов: |