Онлайн книга «Максимилиан Волошин, или Себя забывший Бог»
|
Впрочем, на «небесных материях» долго не зацикливались. Много интересного сулила и грешная земля. Работало артистическое кафе «Бубны» (сродни петербургской «Бродячей собаке»), где можно было собираться без всяких светских церемоний, читать стихи или просто дурачиться, повышая настроение и себе, и «нормальным» дачникам. Посетители кафе или даже просто проходящие мимо не могли не познакомиться с «героями» здешних мест. Шаржированное изображение А. Толстого, а рядом — надпись: «Прохожий, стой! Се — граф Алексей Толстой!» И неподалёку: «Бесстыжий Макс — он враг народа. / Его извергнув, ахнула природа». (Стихи почти пророческие: Волошину попасть во «враги народа» не пришлось лишь по причине «своевременной» смерти.) Определённую пользу от подобного творчества получал и хозяин заведения — его ассортименту создавалась бесплатная реклама: «Мой друг, чем выше интеллект, / Тем слаще кажется конфект». Рекламировались и сами «Киммерийские Афины» с их «афинянками». Привлекал внимание набросок томной дамы, этакой гетеры в греческой тунике, который сопровождался весьма завлекательной подписью: «Многочисленны и разны / Коктебельские соблазны!» Кто только не вкусил этих соблазнов… Художница Е. П. Кривошапкина, бывавшая в «Киммерийских Афинах» начиная с осени 1913 года вплоть до лета 1916-го, вспоминает, что уже шла война, а в коктебельском Доме Поэта продолжалась прежняя жизнь — колоритная, творческая, подчас «хулиганская». Наведывались в Коктебель уже получившие известность Осип Мандельштам (ставший там, по словам М. Цветаевой, всеобщим баловнем, окружённый «ушами на стихи и сердцами — на слабости»), Владислав Ходасевич, желчный, въедливый, ничего не прощающий, тонкий лирик, проницательный критик. По-разному сложатся их судьбы, а пока… Пока же всех привечает волошинская мастерская, где всё так же загадочно улыбается Таиах… — Макс, я немного ревную к твоей музе. — Это юная Марина Цветаева на мгновение застыла перед бюстом египетской царицы и метнулась к лестнице… — При чём здесь Макс?! — пронёсся следом за ней Сергей Эфрон. Молодой, но вальяжный Алексей Толстой нашёл забавное место в книге, прыснул от смеха… Здесь же вечно обижающийся на что-то Осип Мандельштам. — Совершеннейшая чепуха и безвкусица, — вразумляет он свою собеседницу. — Прошу вас никогда больше не петь этот идиотский куплет про меня и «Крокодилу»! — Как прикажете, Осип Эмильевич! Мандельштам падает на диван, закинув руки за голову и бормоча ругательства… Рядом нервно жестикулирует Ходасевич… Распахивается дверь, впуская новых гостей. Объятия. Экспромты. Смех… На посёлок опускается густая южная ночь. На небе чётко вырисовываются знакомые Максу созвездия. — Господа… скорее, скорее… море горит! — восклицает кто-то из женщин. Сад заполняется людьми, «ненормальные» дачники бегут на берег и застывают перед удивительным зрелищем: море действительно «горит», высверкивая жёлтыми и серебристыми всполохами. — В «Бубны», господа! Чей-то профессиональный баритон врывается в ночь, подхваченный хором: По берегу ходила
Большая Крокодила,
Она, она Зелёная была!
В курорт она явилась
И очень удивилась.
Сказать тебе ль —
То был наш Коктебель!
Хор всё более азартно продолжает: От Юнга до кордона,
Без всякого пардона
Мусье подряд
С мадамами лежат.
У чопорного дачного домика умолкшие «обормоты» останавливаются. Ходасевич запевает дребезжащим «козлиным» тенорком: Привет тебе-е-е, приют свяще-е-нный…
Где светлый ангел обита-а-а-а….
Закашлялся. Сергей Эфрон подаёт сигнал, и округа оглашается дикими кошачьими воплями. С треском распахивается окно, и появляется голова с папильотками. Это хозяйка «нормальной» дачи, оперная певица М. А. Дейша-Сионицкая. — Безобразие! Я буду жаловаться в Феодосию! Полицмейстеру! Хохочущие «обормоты» продолжают: Забралась она в «Бубны»,
Сидят там люди умны.
Но ей и там
Попался Мандельштам!..
Осип Эмильевич разворачивается и шагает в противоположную сторону… Обиделся… — Осип, полно тебе! — кричит вслед гордому поэту Эфрон. — Милые дамы! — даёт команду «Баритон». Две юные балерины, воздушные и прекрасные, бегут за Мандельштамом, догоняют, падают перед ним на колени: — Осип Всемильич! Вы у нас самый умный, самый талантливый, самый желанный! Мандельштам смотрит куда-то за горизонт, потом обращает лицо к честной компании. Пора подключиться и Волошину: — Господа! Вместо: «Люди умны» поём: «Под звуки многотрубны». Начали! И хор с охотой исполняет: Забралась она в «Бубны»
Под звуки многотрубны,
Но ей и там
Попался Мандельштам.
Все замолкают, вопросительно глядя на Осипа. Поколебавшись какое-то время, Осип Эмильевич в сопровождении юных сильфид нагоняет компанию. Явился Ходасевич,
Заморский королевич,
Она его…
Не съела ничего.
Опустившись на колени, хохочущий Ходасевич ищет упавшее с носа пенсне: — Господа, так и знайте: пенсне не найду — стихов читать не буду! Все ползают в поисках пенсне. А пение между тем продолжается: Она здесь удивилась
И очень огорчилась:
Она — ха-ха!
Искала жениха.
И — все вместе: Максимильян Волошин
Был ей переполошен,
И он, и Пра
Не спали до утра.
Ходасевич в темноте спотыкается, и его подхватывают под руки. Слышно, как он смеётся и говорит, что уж если он упадёт, то не встанет и уж стихи читать точно не будет. Общий хохот, шутки… А хор допевает последний куплет: Ей скоро надоели
Все встречи в Коктебеле,
Она открыла зонт,
Поплыла в Трапезонд.
Вот уже и «Бубны». Знакомые «обормотские» художества. Необъятный мужчина в оранжевом хитоне и надпись: «Толст, неряшлив и взъерошен / Макс Кириенко-Волошин». А если перевести глаза выше: вершина Сюрю-Кая, на одной ножке стоит балерина: «Вот балерина Эльза Виль — / Классический балетный стиль» (кстати, балерина Мариинского театра). Было и назидательное: человечек в котелке, чёрном костюме со стоячим воротничком, при усах; под ним — устыжающее: «Нормальный дачник, друг природы. / Стыдитесь, голые уроды!» |