Онлайн книга «Загадки любви (сборник)»
|
Первый (выхватил нож). Слушай, Анит… Анит (схватил его за руку). Как вы все похожи. Вы любите бездны и ощущение катастрофы. (Выворачивает ему руку и швыряет нож в угол.) Даже ты, самый спокойный, как пьяница, алчешь привкуса смерти. Первый (орет). Ты долго… Анит (спокойно). Ты о чем?.. Ах, Сократ… Да, Сократ… Что ж, Аполлодор действительно приходил к нему. Но полчаса назад Сократ отказался бежать. Первый. Что?! Анит. И Платон напрасно ждет Сократа в Фессалии. Первый. Откуда ты… знаешь? Анит. Добрые люди… Они всегда подскажут вовремя. Я надеюсь, что и ты в дальнейшем не забудешь дорогу в этот дом. Первый (усмехнулся). Ты решил, что я стану твоим доносчиком, кожевенник Анит! Анит. Я мог бы арестовать тебя за участие в побеге. Но я не спешу. Я надеюсь на тебя… И если ты впредь не оправдаешь мои надежды… (Остановился.) Удивительны пути, по которым распространятся слухи в народе о предательстве ученика Сократа. Первый. Тогда ты ляжешь у этого порога, пес! Анит. Все же я надеюсь на тебя. (Помолчав.) Мне было приятно с тобой встретиться… Первый. Это ничто, Анит, по сравнению с тем, как было приятно мне. (Уходит.) Возвращается Гарпия, подходит к задумавшемуся Аниту, обнимает его. Тот вздрагивает от неожиданности. Гарпия (сладко). Я привязалась к тебе, суровый Анит… Хитроумный Анит. Как ты ловко его… Анит. Ты слушала нашу беседу, многознающая Гарпия? (Целует ее. Смеясь.) У тебя есть яд? Гарпия глядит на него изумленно. Чтобы выпить его, когда я вышлю тебя в холодную Скифию. Гарпия в ужасе смотрит на Анита. Но Анит простодушно смеется. И Гарпия, решив, что это была шутка, начинает хохотать. Афины. Тюрьма. Рассвет следующего дня. Сократ спит. Постепенно в камеру входят первые отблески поднимающегося солнца. Появляются Анит и Тюремщик. Тюремщик будит Сократа. Гремя кандалами, Сократ садится на ложе и различает стоящего в дверях Анита. Анит. Привет тебе, Сократ! Прости, что я разбудил тебя. Я слышал, что прежде ты вставал вместе с солнцем. Я забыл, что в тюрьме привычки меняются. Сократ. Я давно жду тебя, Анит, и все удивляюсь, почему ты не приходишь. Анит. Ну что ты, Сократ, я не покидал тебя все это время. Я был с тобой… как бы это точнее сказать… незримо. (После паузы.) Что бы ты сказал, Сократ, если бы я объявил тебе, что сейчас возвратилось посольство из Дельф и наступило твое последнее утро? Сократ. Я поблагодарил бы тебя, Анит, за то, что ты вовремя разбудил меня и дал мне увидеть последний восход солнца. Анит. Но я еще не объявил тебе этого, Сократ. (Помолчав.) Мудрейший из афинян, как ты думаешь, о чем я пришел попросить тебя? Сократ. Если ты хочешь попросить меня не являться к тебе после смерти… Анит. Ну что ты, Сократ, я не верю в жизнь после смерти. Как, впрочем, не верю и в богов. Усмешка Сократа. Видишь ли, человеческая жизнь слишком мгновенна, чтобы проверить, существуют ли великие боги. А я – кожевенник и верю только тому, что можно проверить на собственной коже, точнее – шкуре… И вообще, согласись, Сократ, было бы слишком печально узнать, что вся наша короткая жизнь находится в воле (жест в небо) этих вечно бранящихся олимпийцев… Неужели ты действительно веришь в богов? Сократ (улыбаясь). Мне очень хочется верить в жизнь после смерти. Анит. Тогда это забавно, Сократ: человек, который верит в богов, посажен в тюрьму другим, который в них не верит, по обвинению в неверии в богов. Сократ. И это бывало, Анит… Остается лишь выяснить, кто из этих двух счастливее. Анит. Ну конечно, ты – осужденный. Ты докажешь мне это с легкостью. И даже меня, как барана, заставишь повторять вслед за тобой, что лучше сделаться пищей червей, чем стать властелином мира. У тебя уж так устроены мозги – ты докажешь все, что хочешь… А если действительно, Сократ, сейчас наступило твое последнее утро, тебе не жаль его терять на болтовню? Сократ. Я называю это беседами, Анит. Я потратил на это всю свою жизнь… Анит. А если это была ошибка? Я ведь сам занимался философией, Сократ, в молодые годы. Вчера я даже начал рассказывать об этом… одному, хорошо знакомому тебе молодому человеку… который разбудил меня рано утром, так же, как я тебя… (Замолчал, ждет вопросов Сократа.) Сократ молчит. Значит, я рассказал этому молодому человеку, как трое нас – Тисандр из Афинды, Андрон, сын Андратиона, и я… Появляется Тюремщик, но по знаку Анита уходит. Так вот, собрались мы однажды и держали совет, до каких пор можно заниматься философией стоящему человеку. И мы решили: до тех пор, пока он не станет вредить себе излишней мудростью. Сократ. И вы счастливо избежали этой опасности. Анит. Именно, насмешник Сократ. Поэтому, когда я вижу старца в глубоких летах, который утонул в философии, отстранив себя от нормальной жизни, – прости за резкость, я говорю то, что думаю, – мне хочется позвать раба с кнутом и высечь этого старца… Но не будем горячиться, не так ли? Значит, о чем мы говорили? Да, о посольстве из Дельф. Но я еще не сказал тебе, что посольство возвратилось. Это пока у нас повисло в воздухе, не так ли? Да, еще чтоб не забыть… Мне очень понравились твои рассуждения об афинских законах: я имею в виду то, что ты говорил здесь наедине Аполлодору. Ты вспомнил? Сократ молчит. Это похвально, хотя сам я, который посадил тебя сюда на основании законов, которые ты так уважаешь, – не разделяю твоего мнения о них. Наши законы – дурны, ибо они установлены слабосильными. Что делать – слабосильных большинство: в природе всегда больше дурного и отходов. И вот, чтобы защитить себя от меньшинства сильных, то есть от тех, кто способен над ними возвыситься, – это слабое большинство придумало наши афинские законы. И утверждает, что встать над большинством – несправедливо и надо страшиться этого. Но, Сократ, ведь сама природа повсюду провозглашает право сильного. Закон великой природы считает справедливым, если лучший и сильный подавит худшего и слабого. «Творить насилие рукой могучей» – это сказал великий поэт Пиндар… Мы же берем с детства самых решительных и сильных людей и приучаем их заклинаниями законов, что все они должны быть равны ничтожному большинству и что только это справедливо… Но мне хочется, Сократ, чтобы у нас появился некто, достаточно одаренный природой, который освободился бы от этого дурмана и освободил других. |