Книга Слезинка в янтаре, страница 46 – Анна Данилова

Что они с матерью задумали? В том, что к этому гнусному делу приложила толстенькую и сильную ручку ее мамаша, я нисколько не сомневалась.

Неужели решили взять от моего имени кредит? Уже взяли?

Мне стало дурно. Вот только этого не хватало!

А может, я успела вовремя и ничего страшного пока не случилось?

Все вышло совершенно случайно. Шеф попросил паспорт, сказал, что грядет какая-то проверка, нужно уточнить данные. Я поехала на Цветной, залезла в секретер. Пока искала паспорт, уронила стопку документов — как раз тех, с расписками насчет моего долга Оле. Совершенно случайно увидела слово «доверенность». Прочла и даже не сразу поняла, что читаю.

Откуда у них мои паспортные данные? Конечно, Оля переписала за моей спиной. Кто же они, эти Александра и Оля? Мошенницы, которые явились в Москву обделывать делишки? Ладно, Александра хотя бы устроилась в богатый дом, там есть чем поживиться. А с меня-то что взять, кроме паспортных данных, которые можно использовать для махинаций с кредитами?

Надо было действовать. Но как? Сестрица моя далеко. Уж она-то, оказавшись в такой ситуации, не растерялась бы, нашла способ обезопасить себя. Хотя вряд ли она попала бы в такой переплет: она-то жизнь знает лучше меня.

Оставалось позвонить Караваеву и попросить о встрече. Надо же, он обрадовался. Конечно, откуда ему знать, что сулит этот наш разговор. Да и неизвестно еще, захочет ли он расстаться с Александрой.

Он припарковался где-то неподалеку, нашел меня в сквере и бросился ко мне чуть ли не с объятиями, как будто мы давно и хорошо знакомы.

— Сергей Иванович, разговор будет не из легких, — начала я, чувствуя себя совершенно беспомощной. — Должна сказать вам кое-что важное.

— Хорошо, поедем в одно место, там и поговорим.

Он выглядел совсем как киноактер — красивый, ухоженный, в светлых брюках и черной рубашке. И не скажешь, что не так давно он был на грани жизни и смерти. Или Оля и здесь соврала?

Он привез меня в ресторан. Нервно комкая салфетку, я принялась рассказывать о том, как нашла доверенность.

— Как вы думаете, они взяли кредит на мое имя?

— Мы вроде договорились перейти на «ты».

Ясное дело, это было для него важнее моих забот. Богатые редко плачут.

Дальше произошло что-то совсем уже из ряда вон. Мало того, что я была на взводе и меня трясло, теперь еще и этот непонятный поступок. Со странной улыбкой Караваев вдруг достал из кармана небольшой рулон из пятитысячных рублевых купюр, стянутых розовой резинкой, и положил его передо мной на скатерть.

— Что это?

— Валя, пожалуйста, посмотри на меня внимательно! — Он продолжал улыбаться, правда, теперь эта улыбка была какой-то умоляющей. — Неужели ты меня не узнаешь?

— Да, знаю, мы где-то встречались, хоть я никак не могу вспомнить где. Только при чем здесь деньги?

Он протянул мне свой телефон и показал фото. Меня как током ударило. Бомж Вадим! Тот самый, избитый, в крови, которого я выхаживала у себя дома. Он с ним знаком, что ли?

— Вадим — это я, — не выдержал наконец Караваев.

Нет, этого не может быть. Тот был старше, а главное, выглядел ужасно. Нет, он совсем не походил на сидящего передо мной человека.

— Не узнаешь, да?

Он расстегнул рубашку и показал шрам — как раз на том месте, под левым соском, где была рассечена кожа. Думаю, кто-то заехал туда ботинком. Но, боже мой, ведь именно эту рану я лечила — заливала в нее перекись, накладывала повязку.

— Ты видела меня голым. Могу хоть сейчас показать родимое пятно, сама знаешь где. Такое коричневое, в форме вишни.

Я почувствовала, что краснею. Да, я отлично помнила это пятно, потому что думала, что это грязь, и пыталась отмыть ее. Приходилось делать это, отвернувшись, поскольку пятно находилось в интимном месте.

— Так значит, ты и есть Вадим, тот самый бомж. Но как? И при чем здесь деньги? Это что, плата за перевязку?

— Я же забрал у тебя последнее, все, что было на кухне в шкафчике. Четыре тысячи.

— Да бог с ними!

— Здесь двадцать, с процентами.

— Ты спятил?

Губы еще произносили слова, а я вдруг поняла, что сижу за столом не с буржуем Караваевым, а с отмытым ряженым Вадимом. Проступили знакомые черты лица, нахлынули вспоминания.

— Ничего не понимаю. Кто ты на самом деле?

— Сергей Караваев.

Он стал говорить о своем сыне. Я сидела и плакала. Так явственно все представила — как будто увидела этого мальчишку, которого уже нет в живых, и впустила в сердце трагедию самого Караваева. Ничего не нужно было говорить, да и к чему слова? История знакомая, сотни раз слышанная.

— Постой, но все-таки при чем я?

— Я был болен, думал, что умираю. Пошел к Комаровскому, это мой друг, нотариус, и составил завещание в твою пользу.

— Завещание? Ты был так плох?

— Представь, даже ходить не мог, передвигался в инвалидном кресле.

— Но как ты меня нашел?

Соглашусь, вопрос не самый умный. Он знал адрес съемной квартиры, при желании можно было не только найти меня, но и узнать обо мне все хотя бы у участкового. Или проследить за мной до места работы и там все узнать. Караваев — человек не бедный, для него точно не составило бы труда нанять специально обученных людей.

— У Комаровского я впервые увидел и Александру.

Надо же, он успел построить целую гипотезу. По его идее выходило, что Александра, уборщица в офисе нотариуса, каким-то образом узнала о том завещании. Она могла подслушать, о чем говорили между собой сотрудники конторы, или залезть в документы на столе у Комаровского. Потом она разыскала меня, подстроила нашу с Олей встречу и заставила ее в подходящий момент подсунуть мне генеральную доверенность. С этой доверенностью после смерти Караваева она собиралась разорить меня.

Все это было похоже на правду. Я была потрясена.

— И она же переметнулась от Комаровского к тебе, чтобы спокойно дожидаться твоей смерти прямо у тебя в доме? Хотела быть в курсе событий, получается так? А ты знал об этом, но до сих пор ее не выгнал? Почему?

— Не знаю, поймешь ли ты меня. Видишь ли, Александра не убийца. Больной и беспомощный, я был полностью в ее власти, однако она не убила меня, не отравила и не придушила подушкой. Все эти месяцы она поднимала меня на ноги и ухаживала за мной так, как могла ухаживать только мать. Да, дорогая, так все и было.

— Тогда я решительно ничего не понимаю.

— Полагаю, вся эта история с завещанием и ее желание прибрать к рукам то, что могло достаться тебе, — следствие импульсивного поступка, не более. Да, они с дочерью поступили очень дурно, обманули тебя. Хотя, знаешь, не уверен, что в случае моей смерти они пустили бы эту доверенность в ход и причинили тебе зло.