Книга Иллюзия разобщенности, страница 21 – Саймон Ван Бой

— Плохо, что краситься не разрешают.

Дэнни сжал ее руку.

— Я утром говорил с Джеком.

— Знаю, — сказала она. — Он звонил, сказал, что ты заедешь.

Она помолчала.

— Он, когда вчера тут был, все плакал, не мог успокоиться. Он ничего не сказал?

Дэнни покачал головой.

— Не говори ему, что я тебе рассказала.

Джек всегда, казалось, был уверен в том, как все пойдет дальше, даже записался на занятия по уходу и вступил в группу поддержки в Интернете.

— Приглядывай за ним ради меня, Дэнни.

— Буду, — пообещал Дэнни, ища в лице Ракель какие-то приметы того, что принесет будущее.

Она ткнула пальцем в журналы на прикроватном столике.

— Это мне?

Дэнни зачитал названия:

— Французский Vogue, итальянский Vogue, британский Vogue, китайский Elle, World of Interiors, Hello, OK и Tatler.

Ракель рассмеялась, но будто бы с горечью.

— Поблагодари от меня Престона, хорошо, Дэнни? Ты же знаешь, как я люблю журналы.

— Я принес печенье, — сказал он.

Они поговорили про лечение, про то, скоро ли ее отпустят домой.

Когда она закрыла глаза, Дэнни позволил ей поспать.

Он помнил, какими на самом деле были ее волосы и как она их поднимала и завязывала, когда приходила в жаркие дни поплавать в его бассейне. Джек присоединялся к ним после работы.

Как-то в субботу лил такой дождь, что они втроем остались в доме и слегка перебрали. Играли в «Монополию», смотрели «Одинокого мужчину». Джек выкурил косяк и ткнул в телевизор:

— У тебя так же, Дэнни, но никто не умер.

Дэнни швырнул в него подушкой.

Ракель заказала еды из «Гринблатта», и они посмотрели «Шестнадцать свечей». Джек и Ракель остались ночевать в гостевой спальне. Дэнни лежал без сна, слушая, как они смеются и ходят по комнате.

Дождь шел всю ночь.

На следующий день Дэнни позвонил матери и спросил про отца. Она немного помолчала, а потом рассказала все, не только про приклеенную к телевизору скотчем записку, в которой он сообщал, что больше не вернется, — но и про его детство в трущобах Манчестера, про страшную гибель его отца на поле боя в северной Франции. Рассказала, как они познакомились, как он водил ее в симпатичные пабы и собирал для нее цветы на виадуке за их домом, где когда-то пролетали разгоряченные паровозы. Как пах его лосьон после бритья. Какими нежными были руки, огрубевшие после десяти лет работы на фабрике, и как быстро они сжимались в кулаки, когда кто-то ее обзывал или бросал расистские замечания.

— Я в глубине души знала, что он уйдет, — сказала она. — Огорчилась, но не удивилась.

Она рассказала сыну, что его отец не был любовью ее жизни, просто кем-то, кого она в свое время любила.

Пока Ракель спала, Дэнни вспоминал свою жизнь в Шотландии, телевизионную студию, где все началось, и ежедневные поездки на работу мышино-серым утром. Потом представил себя ребенком и ощутил маленький домик своего детства в Манчестере. Холодные белые бутылки на крыльце, забегаловку с фиш-энд-чипс на углу, которую держал Берт Ичлин, всегда дававший ему лишнюю сосиску. Тех, кого он в свое время любил.

Но были и ругань, и оскорбления, и ему говорили, чтобы убирался туда, откуда приехал. Эти слова впивались в него, потому что он чувствовал, что его ненавидят, но никакого вреда не нанесли.

Над его соседом тоже смеялись, над эксцентричным стариком с изуродованной головой, который выращивал помидоры и раздавал их в пакетиках из упаковочной бумаги.

Ракель открыла глаза и несколько раз моргнула.

— На сколько я отрубилась?

— Ненадолго, может, минут на сорок.

— Надо было меня разбудить.

— Ни за что, — сказал Дэнни.

— Чем ты занимался, пока я спала?

— Вспоминал своего соседа из детства.

— В Шотландии?

— Нет, когда мне было лет семь или восемь. Он был нашим соседом в Манчестере, в городе, где я родился. Тогда он мне казался стариком, но ему, наверное, было всего лет шестьдесят. У него голова была изуродована, и говорил он как-то глуховато. На нашей улице его звали человеком-слоном.

— Господи, как жестоко.

Дэнни кивнул.

— Думаю, мама его вспомнит, но сам я про него не вспоминал много лет, только недавно задумался.

— Расскажи что-нибудь еще.

— Он выращивал помидоры и оставлял их на нашем крыльце.

— Но ты же терпеть не можешь помидоры.

Дэнни улыбнулся.

— И, по-моему, он научил меня читать.

— Неужели правда? — спросила Ракель.

— Месяц назад я среди ночи увидел один ролик, и он мне напомнил кое-что из наших занятий.

— Какой ролик, Дэнни?

— Про игры для детей с дислексией.

— У тебя дислексия?

Дэнни задумался на пару мгновений, глядя на Ракель. Он всегда медленно читал и помнил, как расстраивался в школе, когда учителя думали, что он ленится.

Ракель протянула ему бумажный платок.

— Джек, а теперь и ты, — сказала она со смешком. — Какие вы оба плаксы.

Ракель спросила, поддерживает ли Дэнни связь с тем старым соседом.

— Он, наверное, уже умер, скорее всего, — сказал Дэнни. — И такие вещи всегда больше значат для детей, разве нет?

— Найди его, — сказала Ракель. — Попроси Престона обзвонить всех.

Дэнни пожал плечами.

— Это было больше тридцати лет назад, и ему уже тогда было к шестидесяти.

— Попытка не пытка.

Уже собравшись уходить, Дэнни наклонился и поцеловал Ракель в голову.

— Ты такая одна на свете, знаешь?

Кто-то прошел мимо ее палаты с тележкой.

— Если он жив, он тебя вспомнит, — прошептала Ракель. — Ручаюсь, для него это значило больше, чем ты думаешь.

Потом постучала и вошла медсестра.

— Надеюсь, я не помешала.

— Нет, вовсе нет, — сказал Дэнни. — Я как раз собирался идти.

Сестра проверила аппаратуру, стала говорить с Ракель о завтрашних процедурах. Дэнни встал и смотрел, как она поправляет простыни. Потом она нагнулась и подняла пустой пакет.

— «Фокс Серчлайт Пикчерз», — прочла она надпись на пакете. — Мечта моего сына.

Ракель подалась вперед, и сестра что-то сделала с ее подушкой.

— Он вбил в себе в голову, — продолжала она, — что будет знаменитостью — голливудским режиссером. Копит на обучение, и все такое. Муж ему говорит, что это неразумно. Лучше бы бизнес изучал, или компьютеры, или что-то в этом роде.