Онлайн книга «Суворов и Кутузов»
|
– Конечно, Барклай отступил не к Петербургу, а к Москве. Мюрат сделал два-три шага и стоял, глядя вдаль своими безмятежно-голубыми глазами и посвистывая. Вот едут еще. Синие мундиры без ментика. Это прусские гусары. «Послушаем, что скажут они». Пруссаки были не такие свежие, как французы, – их путь лежал далеко от воды. – Какие вести? – Никаких. – Почему? – Не встретили и не видели ни одной души. – Ах, черт возьми! Мюрат порывисто схватил с земли свою шляпу и стал обмахиваться ею, как веером. – Еще кто-то скачет, – сказал, подымаясь с земли, Бельяр. Издалека можно было различить красные мундиры и красные вальтрапы. [165] Это саксонские легкоконные принца Альбрехта. – Ну, где настигли? Далеко? – спросил неаполитанский король. – Не настигли, ваше величество. – Не может быть! – Извольте проверить. – Бельяр, вы видели что-нибудь подобное? – возмущенно спросил Мюрат. Он вновь швырнул шляпу и заходил широкими шагами в тени берез, то и дело поглядывая на дорогу. Вдали заклубилась пыль. Вырисовывались пики, веселые флюгера и синие мундиры. Польские уланы. Они были посланы по дороге в Поречье. – Где русские? – Русские как сквозь землю провалились! Они пошли другими дорогами. – Вы что-нибудь понимаете, Бельяр? – спросил Мюрат. – Понимаю: русские провели нас. – Что я скажу императору? – Это и скажете. Мюрат ничего не ответил, только взглянул на начальника штаба, как бы говоря: «Попробуй скажи!» – Еще не все потеряно. Я послал итальянских конноегерей по самой короткой дороге к Москве – на Рудню, – вспомнил он, надевая шляпу. Мюрат стал кусать ногти, как Бертье. Ему казалось: если бы он сам помчался по какой-либо из этих пяти дорог, то до сих пор уже обязательно увидел бы, нашел бы, настиг бы русских! Наконец на дороге показался последний разъезд. – Скорее, друзья, скорее! – прищелкивал от нетерпения пальцами неаполитанский король. – Ну говорите же, что? – издали кричал он егерям. – Дорога свободна, ваше величество. Русских нигде не видно. – А следы? Кто шел: кавалерия, пушки? Сколько? – Как могут быть следы на песке? Шли. Много шло, но мы не видели никого… – О черт! Коня! – крикнул Мюрат. Он вскочил в седло, словно бросался в холодную воду – он помчался с докладом к императору. Он мчался, стараясь не думать, что будет, – разговор предстоял не из приятных. Неаполитанский король, бесстрашный в атаке, был трус в императорском кабинете. Мюрат не боялся вражеского клинка, но боялся своей жены Каролины Бонапарт и ее брата – императора Наполеона. IV
Когда смущенный Мюрат доложил императору, что кавалерийские разъезды нигде не обнаружили следов русских, Наполеон не поверил: – Не видали на дороге ни одной павшей лошади? – Нет, ваше величество. – Не нашли ни одного поломанного колеса? – Нет, ваше величество. – Не захватили ни одного отставшего солдата? – Нет, ваше величество. – Черт возьми! Да это какая-то армия привидений! – вырвалось у Наполеона. – Кто у них командует арьергардом? – Генерал Пален. – Молодец! За такой блестящий отход я дал бы ему орден Почетного Легиона, – говорил Наполеон, быстро шагая по палатке. Шпага била его по ноге. Наполеону невольно вспомнилось то, что сегодня сказал Коленкур: «Мы, как корабль без компаса, застряли среди безбрежного океана». «Да, – подумал Наполеон. – Это верно. Мы не знаем, что происходит вокруг: нет ни пленных, ни перебежчиков, ни шпионов. И нет населения: крестьяне уходят в леса». Наполеон в раздражении бросил треуголку на стол, где широкой скатертью лежала карта, подошел к пологу, отделявшему кабинет от помещения дежурных адъютантов, и приказал: – Вице-короля и принца Невшательского! Он продолжал ходить по палатке, не обращая внимания на Мюрата, который стоял, переминаясь с ноги на ногу. Ни в одной кампании Наполеон не совещался ни с кем. Он всегда все решал сам. И теперь не собирался поступать иначе, тем более что знал: ни Мюрат, ни Бертье никогда не станут оспаривать его решений. Бертье боготворил императора, а Мюрат – боялся. Бертье прибежал тотчас же, вице-король приехал через несколько минут. Вице-король неаполитанский Евгений Богарне, талантливый полководец, советовал остановиться, дать отдохнуть войскам, подтянуть обозы. Он передал императору, что солдаты жалуются на быстроту и трудность похода, говорят: «Все, что мы вытерпели во время переходов по солончаковым степям Аравии, на спаленных солнцем возвышенностях Арагонии, в песках Ливийской пустыни, все это мы нашли здесь». Наполеон знал и видел сам, что армия терпит в трудном походе большие лишения, что надо очень много лошадей, и из-за этого приходится бросать зарядные ящики и обозные фуры, но смотрел на все сквозь пальцы – на войне не без потерь. – Русский арьергард отошел так, что не оставил после себя никаких следов, но тем не менее ясно: Барклай отступает к Смоленску. Надо подумать, почему он это сделал? Если отступил только для того, чтобы поскорее соединиться с Багратионом, одно дело. Но если русские станут отступать все дальше и дальше, как скифы, которые заманивали в свои безводные, пустынные степи? Не унаследовали ли русские вместе с территорией тактику и стратегию скифов? Ведь надо помнить основное правило войны: не делать того, что хочет противник. Надо организовать завоеванную Литву и Белоруссию и пополнить армию. – Он подошел к карте. – Две реки определяют нашу позицию: Двина и Днестр. – Днепр, ваше величество, – поправил Бертье. – Днепр, – повторил за ним Наполеон. – Наш правый фланг будет в… в Бобруйске, – прочел он, – а левый – в Риге. – Ригу он почему-то запомнил. – На всей линии устроим блокгаузы, провиантские магазины, преобразуем этот… – Витебск, – подсказал Бертье. – Витебск. Пригласим из Варшавы и Вильны польскую знать. Построим театр, вызовем, как в Дрездене, Тальма и Марс… Он уже видел себя с очаровательной Валевской… – Решено: первая кампания в России окончена. Воздвигнем здесь наши орлы! В тысяча восемьсот тринадцатом году нас увидят в Москве, а в тысяча восемьсот четырнадцатом году – в Петербурге. Война с Россией – трехлетняя война! |