Онлайн книга «Суворов и Кутузов»
|
– А разве у Рязани ничего нет? – спросил он. – Если прикажете, будет! – ответил Ланской. Главнокомандующий не приказал передвигать запасы к Рязани, потому что и не собирался идти туда, но все-таки велел военному полицеймейстеру армии Шульгину отправлять на Рязань все обозы. Штабные знали Кутузова: он никому не откроет того, что думает, это не горячий Багратион и не методичный Барклай. И теперь армия и часть жителей Москвы медленно двигались по Рязанскому тракту на Бронницы. Армия не могла особенно торопиться: надо было прикрывать уходившее из Москвы население. Москвичи жались под крылышко армии. На остановках многие из них, вышедшие из дому налегке, просили у солдат «хлебушка», сенца для козы или коровы, которых вели с собой. Солдаты делились с бабами и ребятишками последним куском. Трудно было москвичам уходить из любимой, родной столицы. Вздыхая и плача, они оглядывались назад. – Москва, красавица ты наша! По камушку, по дощечке унесли бы мы тебя с собою – не доставайся лютому ворогу! – говорили они. На второй день пути, в ночь, москвичи увидали над древней столицей страшное зарево; оно переливалось всеми цветами. Ни один самый искусный пиротехник не мог бы придумать такого сочетания красок. Солдаты шли хмурые, молчали. – Господи, да что ж это такое! – Матушка наша Первопрестольная занялась! – Горит, горит Белокаменная! – Поджег окаянный француз! – проклинали, причитали бабы. Мужики кляли врага, ожесточались: – Коли Москва не наша, так пусть уж будет ничья! – Теперь остается нам торговать золой да углями! – с горечью иронизировали они. Армия заночевала в деревне Панки, в пятнадцати верстах от Москвы. Главнокомандующий сидел в избе у открытого окна, пил чай. Под окнами собрались панковские старики. Кайсаров хотел гнать их, но Михаил Илларионович не велел. Старики с ужасом указывали на горевшую Москву, крестились, спрашивали: – Что же это? Неужто пропадем все? Девяностолетний, с замшелыми зелеными бровями дед говорил, опираясь на клюку: – Ваше сиятельство, ежели не хватило войска, зачем же не кликнули народ? Разве мало нас на Руси? Все бы пошли. Солдат делал бы свое, а мы свое. – Так и надо, дедушка: навалиться на него всем народом. Вон витебские и смоленские давно поднялись. – Оружия нетути, – сказали из толпы. – А топоры, вилы, косы – разве не оружие? – спросил Кутузов. – Правильно! – Всем миром мы ему голову и сломим, вспомните мое слово! – говорил в сердцах Михаил Илларионович. – Горит Москва – прискорбно, жалко, но ведь горела же она не раз: и татары ее жгли и поляки, а все стоит! Гори Москва – но живи Россия! В тот же вечер Кутузов послал письмо жене в Петербург: «Я, мой друг, слава Богу, здоров и, как ни тяжело, надеюсь, что Бог все исправит». 3 сентября подошли к Боровской переправе через реку Москва. На следующий день по устроенным двум понтонным и двум накидным мостам армия перешла на правый берег реки, и тут вдруг последовал новый приказ: не идти на Рязань, а поворотить на запад, к Подольску. Свернули с широкого большака на размытые дождями глинистые проселки. Тронулись в путь темной ночью; двигались по проселочным дорогам двумя колоннами, соблюдая строжайшую дисциплину. «Всем генералам во всякое время находиться неотлучно в линиях при своих корпусах», – приказал Кутузов. Арьергард должен был так прикрывать отход, чтобы ни малейшего следа на фланговой нашей дороге неприятель не открыл. Арьергард скрытно шел следом за армией, оставив у Боровского перевоза два казачьих полка. Казаки должны были под натиском врага отступать к Бронницам, делая вид, что армия отходит по Рязанской дороге. Офицеры недоумевали: – И зачем петляем, как заяц на дороге? – Принимаем фланговое положение. – Пока зайдем во фланг Наполеону, так сами подставляем неприятелю свой. Враг сидит у нас на плечах, а мы перестраиваемся. – И совсем неверно: наш правый фланг надежно защищен рекой. А французов нигде не видно, мы оторвались от них, – спорили офицеры. Солдаты рассуждали об этом же по-своему: – Почитай три месяца шли все на восток, а теперь, глянь-кось, повернули на запад, на Тульскую дорогу. – Император, бают, велел идтить к нам, на Владимир. – Идти на восток? – усмехался другой. – А всю теплую сторону, все лучшие земли, Украину, Новороссию, выходит, оставить францу? – В твоем Владимире что есть? Купцы да монашки, а в Туле – оружейный завод! – Да в Брянске пушечный. – И в Орле тоже пушки льют, у Демидова. – А у нас, на Черниговщине, в Шостке, селитренный, пороховой. – Вот видишь, а ты со своим Владимиром! Михайло Ларивоныч знает что делает! – Зна-а-ет! Москву отдал, столицу! – А что Москва? Мы на любом месте столицу сделаем. Вон Петра Великой устроил на болоте Петербург… – Михайло Ларивоныч играет с французом в гулюшки… По мере приближения к Калужской дороге цель Кутузова становилась все яснее даже солдатам. Они поняли: идут в тыл врага. Потому старались удвоить шаг и жалели, что переходы невелики. Все сообразили: – Вот зачем отдали французам Москву. – Это их нарочно заманили в западню. Хвалили на все лады Кутузова: – Ай да старик Кутузов! Поддел Бонапартия, как ни хитрил француз! – Михайло Ларивоныч – тертый калач: он и турка объегорил! – Он – суворовский любимый ученик! 5 сентября вечером армия подошла к Подольску и дневала в нем. В Подольске Кутузов сделал смотр армии. Войска проходили мимо главнокомандующего и впервые после сдачи Москвы приветствовали его возгласами «ура». Из Подольска армия двинулась на старую Калужскую дорогу, которая была в центре всех путей из Москвы на юг, и встала у Красной Пахры, прикрывшись рекой Пахра. Русские отдыхали в Красной Пахре пять дней. Кутузов собирал отставших, приводил полки в порядок. Он каждое утро спрашивал: – А что, неприятель где? Не видно еще его? Французы пропали. Мюрат, введенный в заблуждение Милорадовичем, потерял русскую армию. А она с каждым днем становилась веселее. Отчаяние, уныние и ропот прекратились. Вернулась уверенность. Солдаты ободрились. В Красной Пахре получили радостную весть: государь произвел за Бородинскую победу генерала Кутузова в фельдмаршалы, офицеры получили третное жалованье, а солдаты – по пять рублей на человека. |