Книга Суворов и Кутузов, страница 68 – Леонтий Раковский

Мазанка была не Бог весть что, но все-таки в ней – стол, лавка, печь. Все же не на ветру, не на морозе.

Прошка знал, что Александр Васильевич осерчает на него за этот переход. Если бы не штурм, Суворов в мазанке все равно не ужился бы, но сейчас ему не будет времени вникать во все. Не за этим ходит.

Так оно и вышло: Александр Васильевич сначала сильно напустился на Прошку: да как ты смел, да кто тебе велел? Но Прошка только сопел носом. А потом поставил на стол горшок щей и сказал:

– Кушайте лучше, стольки дней без горячего.

И Суворов уселся обедать.

Не успел он отобедать, как стали приходить генералы: длинноносый хитрый Рибас, красавец Платов и старый знакомый – генерал Кутузов.

Суворов поехал вместе с ними смотреть крепость, – как всегда, не доверял никаким планам, все хотел проверить сам.

Прошка тоже пошел посмотреть поближе на Измаил, – издалека чернели его высокие стены и каменные бастионы. Прошка не подошел к крепости так близко, как Суворов со своей свитой. По генералам даже начали стрелять с крепости из ружей.

«И чего, прости Господи, лезть на рожон? Вот, не ровен час, подстрелят! – недовольно думал он, с тревогой следя за белой канифасной курткой Суворова. – Еще не хватало, чтоб басурманы ударили по ним из пушки!»

Но турки, видимо, не придавали никакого значения этой небольшой группе, – чем могла она угрожать Измаилу? Турки даже перестали стрелять по Суворову из ружей. Его маленькая каска с зеленой бахромой продолжала мелькать почти под крепостными стенами. Суворов показывал, куда должны быть направлены атакующие колонны.

А Прошка не приблизился и на пушечный выстрел.

«Береженого и Бог бережет. И отсюда увижу», – думал он.

Прошка остановился у расположения какого-то полка мушкатеров и внимательно разглядывал турецкую твердыню. Отсюда ее стены, кое-где обшитые камнем, были еще выше, чем казались издалека. Прошка только качал головой:

– Вот так крепость! Одно слово – неприступная.

– Что, дяденька, глядишь, каков пирожок, по нашим ли зубам? – весело спросил у него какой-то солдат.

– Стены-то, стены! – качал головой Прошка. – А пушек сколько!

– Стены, никак, четыре сажени, – словоохотливо сообщил мушкатер.

– А ты почем знаешь, что четыре? – спросил Прошка.

– У нас в полку лестницы делают.

– А под стенами что, ров? – расспрашивал Прошка.

– Кабы ров, а то, дяденька, настоящая река: шесть сажен ширины да глубины, сказывают, пять.

– Ишь ты, проклятущая! – вырвалось у Прошки.

Хатенка была маленькая – от порога до красного угла едва семь шагов. Суворов ходил и думал.

Ждать больше нечего. Войска Павла Потемкина вернулись все. Его богатыри, апшеронцы и фанагорийцы, пришли вчера из Бырлада с маркитантами. Батареи насыпаны, лестницы и фашины для штурма делают в каждом полку. К вечеру окончат рыть ров и насыпать такой же четырехсаженный вал, как в Измаиле. Ночью сегодня Суворов покажет солдатам, как забрасывать фашинником ров, как приставлять лестницы и лезть на вал. Пора слать измаильскому сераскеру письмо Потемкина с предложением сдать крепость.

Суворов улыбнулся, вспомнив, какую приписку сделал светлейший в конце своего письма к туркам:

Суворова турки хорошо знают. Топал-паша надолго останется у них в памяти!

Александр Васильевич шагнул к столу, присел и, взяв бумагу, написал:

Помахал листком, чтобы высохли чернила. Сложил длинное потемкинское письмо и свою коротенькую записку и подал адъютанту, сидевшему на лавке у окошка:

– С трубачом к Бендерским воротам. К остальным – копии. У Михаила Иллариновича есть мулла; пусть переведет по-турецки.

– Слушаюсь, – ответил адъютант, принимая письма и направляясь к двери.

– Погоди, – остановил его Суворов. – Трубач и казак. Письма на дротик. Затрубить. По отзыву – дротик с письмами воткнуть и отъехать назад. Дожидаться ответа. Понял?

– Точно так!

– Погоди. При них обязательно офицер, знающий турецкий язык. И чтоб поживее.

Суворов соскочил с коня, бросил поводья вестовому и вошел в мазанку.

Денщик Прохор спал, растянувшись на лавке.

– Вставай! – разбудил его Суворов. – Сейчас придут генералы.

Прошка нехотя поднялся и, позевывая, вышел. Суворов заходил из угла в угол.

Сераскер только что прислал ответ на письма, которые вчера отправил ему Суворов. Турки предлагали заключить на десять дней перемирие, чтобы успеть отправить гонца к визирю – узнать, можно ли сдать Измаил русским. Сераскер предупредил, что если русские не согласятся на перемирие, то турки будут защищаться до последнего.

Уловка была ясна: турки просто-напросто хотели оттянуть штурм на несколько дней. Уже начинались зимние туманы, во время которых нечего было и думать идти на штурм. Перемирие было на руку только туркам.

Офицер, передававший письма, говорил с мухафизом, ^[68] старым трехбунчужным Мегмет-пашой. Вручая ему ответ сераскера, Мегмет гордо сказал:

– Скорее Дунай остановится в своем течении, а небо упадет на землю, чем Измаил сдастся!

Суворов разослал своих ординарцев рассказать во всех полках об этом заносчивом ответе турок и решил поскорее штурмовать Измаил, – все приготовления были уже сделаны.

Сейчас Суворов ждал генералов на военный совет. Он созывал их не потому, что колебался сам или не знал, что предпринять. У Суворова не было никаких сомнений: Измаил должен быть взят и будет взят во что бы то ни стало, – от этого зависела безопасность южных границ России. Суворову хотелось эту свою уверенность в победе вселить в генералов: ведь еще так недавно, до его приезда, они вынесли решение отступать от Измаила.

Впрочем, в войсках с приездом к Измаилу генерала Суворова настроение сразу же изменилось. Суворов каждый день объезжал полки и подолгу говорил с солдатами и младшими офицерами. Он не скрывал того, что Измаил превосходно защищен, что взять его будет чрезвычайно трудно.

– Стены – высокие, рвы – глубокие, но мы, русские, должны Измаил взять! – говорил Суворов.

– С тобою, батюшка, возьмем! – уверенно отвечали солдаты и офицеры.

Суворов несколько раз прошел из угла в угол, потом остановился, глядя на единственную в мазанке короткую лавку. Прикинул в уме: