Книга Лени Рифеншталь. Мемуары, страница 58 – Лени Рифеншталь

Если прежде я полагала, что он влюблен в меня только как в актрису, теперь же пришлось убедиться в обратном. Пока он демонстрировал мне свое обожание, взгляд его упал на раскрытую книгу — это был «Заратустра» Ницше. Он взял ее в руки, полистал и спросил, не поклонница ли я Ницше, на что я ответила утвердительно.

— Особенно я люблю его слог, — сказала я, — и больше всего лирику. Вы знаете его стихотворения?

Он кивнул и углубился в книгу. Потом, словно актер, неожиданно начал декламировать. Я была рада, что он отвлекся. Но Геббельс отложил книгу в сторону, подошел ко мне и посмотрел так, будто хотел загипнотизировать.

— Признайтесь, — проговорил он, — вы влюблены в фюрера.

— Что за чепуха! — воскликнула я. — Гитлер — феномен, которым я могу восхищаться, но не любить.

Тут Геббельс потерял самообладание:

— Вы должны стать моей: без вас моя жизнь — сплошная мука!

Сущее безумие. В полной растерянности я смотрела на стоящего на коленях всхлипывающего Геббельса. Когда же он обнял меня, чаша моего терпения переполнилась. Я отступила назад и попросила покинуть квартиру. Геббельс побледнел. Поскольку он не спешил уйти, я воскликнула:

— Что вы за человек! У вас такая чудесная жена, очаровательный ребенок! Ваше поведение просто возмутительно.

— Я люблю жену и ребенка, разве это непонятно? — сказал Геббельс. — Но я люблю и вас, и я принес бы ради вас любую мыслимую жертву.

— Идите, доктор, — настаивала я, — идите, вы с ума сошли!

Я открыла дверь и вызвала лифт. Он вышел с опущенной головой, даже не подняв на меня глаз.

Этого унижения будущий министр пропаганды не простил мне никогда.

У меня было одно-единственное желание — как можно быстрее покинуть Берлин. Мне не хотелось, еще одной встречи с доктором Геббельсом, и не только с ним, но и с Гитлером. До рождественских праздников оставалось несколько дней. Родители хотели провести сочельник вместе со мной, и потому я решила остаться в Берлине. К тому же нужно было закончить серию статей для Манфреда Георге. После возвращения из Гренландии Манфред уговорил меня записать впечатлениях от съемок. Целиком книга «Борьба в снегах и льдах» появилась в начале 1933 года в лейпцигском издательстве «Гессе унд Беккер».

Однажды, возвратившись из магазина домой, я увидела перед дверью букет цветов. На приложенной карточке было написано: «Ду-Ду, я снова тут и остановился в гостинице „Эден“». В Берлин после трехлетнего отсутствия приехал Йозеф фон Штернберг. На следующий день мы увиделись, он почти не изменился. Штернберг рассказал, что Эрих Поммер пригласил его снимать фильм.

Мы, естественно, упомянули в разговоре и Гитлера, и национал-социализм, и я рассказала ему о своих встречах. К моему удивлению, он заметил:

— Гитлер — феномен, жаль, что я еврей, а он антисемит. Когда он придет к власти, будет видно, настоящий ли у него антисемитизм или же всего лишь предвыборная пропаганда.

Кстати, Штернберг был не единственным из моих знакомых евреев, кто так думал. Подобное мнение высказывал Гарри Зокаль и многие другие. Сегодня, когда мы знаем об ужасных преступлениях гитлеровского режима, это звучит невероятно, особенно для молодежи, но это правда.

Штернберг хотел посмотреть мой «Голубой свет». Мы поехали в Нойкёльн, на копировальную фабрику Гайера, где хранилась отснятая пленка. Я со страхом ждала его оценки — знала, какой он строгий критик. Но огорчаться не пришлось.

— Фильм прекрасный, — сказал он, — а ты просто чудо. Нет больших антиподов, чем ты и Марлен, — ты в роли Юнты в «Голубом свете» и Марлен в роли Лолы в «Голубом ангеле». Я сделал из Марлен звезду, она — мое творение и известна во всем мире. Теперь я жду тебя.

— Я приеду, как только закончатся съемки фильма «SOS! Айсберг». Очень надеюсь, что весной.

На этом обещании мы и расстались вечером в баре «Эдена», засидевшись за полночь; так во второй раз, при изобилии шампанского, отметили прощание — теперь надолго.

На следующий день — это был сочельник — я готовилась к отъезду в горы Швейцарии — предстояло еще многое сделать. Съемки там должны были продлиться несколько месяцев.

Пока я упаковывала чемоданы, в дверь то и дело звонили. Посыльные приносили заказанные товары и множество подарков, которые должны были доставить до праздника. Опять звонят! Раздраженно и раздосадованно распахиваю дверь — в растерянности обнаруживаю смущенно улыбающееся лицо Геббельса. Прежде чем мне удается издать хоть какой-то звук, он выпалил:

— Простите, пожалуйста, я хотел только пожелать вам веселых праздников и передать небольшой рождественский подарок.

Я молча впустила его в квартиру. Увидев большие чемоданы, он удивленно спросил:

— Вы собираетесь уезжать?

Я кивнула.

— Надолго?

Я снова кивнула.

— Когда уезжаете — когда возвратитесь?

— Меня не будет долго. Сначала я отдохну, покатаюсь на лыжах, а потом меня ждут досъемки фильма «SOS! Айсберг».

— Пожалуйста, не уезжайте, — взволнованно сказал Геббельс.

Увидев мой отстраняющий жест, он стал умолять:

— Не бойтесь, я не буду больше надоедать, — но мне хотелось бы иметь возможность, по крайней мере, иногда говорить с вами. Я очень одинок, моя жена тяжело больна. Она лежит в клинике, и я опасаюсь за ее жизнь.

Он произнес это с таким взволнованным выражением лица, что я почти сочувствовала ему. Прежде всего меня поразило, что Магда оказалась в больнице.

— Послушайте, доктор, ваше место сейчас, больше чем когда-либо, рядом с женой. Вы должны быть с ней каждую свободную минуту.

Геббельс был очень подавлен. Он сел на кушетку, не снимая пальто.

— Скажите мне, по крайней мере, куда можно позвонить.

— Не знаю. Я буду в горах, в разных местах, и пока у меня еще нет никакого представления, когда и где начнутся съемки.

После того как ему пришлось понять безнадежность приложенных усилий, его лицо утратило выражение отчаяния и стало казаться маской. Он подал мне два пакета и сказал:

— Мое поздравление с Рождеством.

Когда дверь за нежданным гостем закрылась, я развернула пакеты. В одном лежал переплетенный в красную кожу экземпляр первого издания гитлеровского «Майн кампф» с вписанным Геббельсом посвящением, во второй оказалась бронзовая медаль с рельефом головы самого дарителя. «Что за безвкусица», — подумала я.

Вечером я отправилась к родителям. Это Рождество оказалось печальным. Дела у отца шли плохо. Ему пришлось уволить большую часть рабочих и служащих. И Гейнца в первый раз не было с нами. Он находился в Индии и должен был во дворце магараджи Индаура монтировать климатическую установку. Этот интересный заказ брат получил через знакомого архитектора Эккарта Мутезиуса. ^[203]